Они принялись изучать содержимое первых попавшихся коробок – и в первой же обнаружили свидетельства альтернативного образа жизни Давида. На свет извлекли большое количество разноцветных рубашек, облегающих фигуру пальто и даже довольно дорогих костюмов. Все свежевыстиранное и выглаженное, с иголочки. Молодой человек явно обладал завидным чувством стиля, прекрасным вкусом и, судя по всему, бездонным кошельком. Они изучили его диплом выпускника бизнес-школы с замечательными оценками и характеристиками и обнаружили письмо, в котором подтверждалось назначение на постоянную позицию в солидную компанию. Этот мальчик, несомненно, являлся объектом гордости для своих родителей.
Распаковывая третью коробку, Ассад обнаружил кое-что интересное.
Бо́льшая часть открыток из сигарного футляра принадлежала перу юноши по имени Бендт-Кристиан, который приветствовал друга из Бангладеш, с Гавайев, из Таиланда и Берлина. Текст открыток неизменно начинался словами «Дорогой Давидович» и содержал пару умильных комментариев, но в целом был довольно нейтральным. Когда же они добрались до корреспонденции от Альберты, ее открытки напомнили те, что она посылала родителям. Немногочисленные и достаточно сухие описания прошедшего дня, плюс уверения в том, что она очень скучает по брату.
– Не так уж много зацепок.
Не успел Ассад сказать это, как Карл вытащил из ящика открытку с изображением круглой церкви в Эстерларсе. Над крестом, венчающим шпиль, было подрисовано красное сердечко.
Карл перевернул открытку и пробежал глазами текст.
– Погоди, Ассад, не делай поспешных выводов. Послушай, что здесь написано:
Привет, братик. Была на экскурсии в Круглой церкви в Эстерларсе. Все эти тамплиеры и все такое – жутко захватывающая тема, но прекраснее всего то, что я познакомилась с чудесным парнем. Он знает о церкви гораздо больше, чем кассир, у которого мы приобрели билеты. И он такой милый! Завтра встречаюсь с ним за пределами школы. В следующий раз напишу подробности. Целую и обнимаю, душка Альберта.
– О, черт возьми, Карл! А какая дата стоит?
Мёрк покрутил открытку в руках, но не смог найти дату.
– Штемпель на марке, там что-нибудь видно?
Оба, прищурившись, принялись разглядывать марку под разными углами. Предположительно там было число 11, все остальное невозможно было прочитать.
– Тогда давай спросим у пары, управлявшей школой, в какой день они были на этой экскурсии.
– Карл, я думаю, наверняка кто-то из учеников фотографировал во время экскурсии.
Мёрк отнесся к этой мысли скептически. По сравнению с сегодняшней цифровой реальностью, когда все без исключения документируется и любой мало-мальски уважающий себя человек всегда держит наготове смартфон, чтобы фиксировать всевозможные тривиальности и клепать селфи, 1997 год представлял собой настоящий каменный век.
– Ну да, будем надеяться… Как и на то, что хотя бы на один снимок попал парень, о котором говорится в открытке.
Они порылись в коробках еще с полчаса, однако больше ничего полезного не обнаружили. Ни имени, ни позже отправленной открытки, которая могла бы открыть следующую главу в этом трагическом сериале. Абсолютно ничего.
– И что в итоге? – поинтересовался хозяин, провожая их к выходу.
– Вы имеете полное право гордиться своим сыном, вот что нам удалось выяснить, – ответил Карл.
Мужчина молча кивнул. Он и так это знал. И это было его проклятием.
* * *
Они опоздали в мастерскую Стефана фон Кристоффа не меньше чем на час, однако этот человек явно не относился к типу людей, которые обращают внимание на такие мелочи, как часы или предварительные договоренности.
– Добро пожаловать во мрак. – С этими словами он опустил гигантский рычаг, включающий свет в машинном цеху, где прежде, когда мир еще не совсем погрузился в хаос, стояли не менее пятидесяти рабочих и вращали железные шестеренки.
– Впечатляет, – признался Карл. И не солгал.
– И наименование хорошее, – добавил Ассад, указывая на кованую вывеску, висевшую под мерцающими люминесцентными лампами. Она гласила: «Стефан фон Кристофф – Университопия».
– Да, раз уж Ларс фон Триер примеряет на себя павлиньи перья, почему бы и мне не поступить так же? Меня зовут Стеффен Кристофферсен, а «фон» – это просто блеф.