В дверь тихонько постучали и, прежде чем он успел ответить, Мортен толкнул дверь подносом, на котором дымился завтрак.
– Карл, я уже не помню, когда в последний раз видел тебя в подобном состоянии, – заметил он, помогая Мёрку сесть и подложив несколько подушек ему под спину. – Может, обратишься к кому-нибудь за помощью?
Карл взглянул на поднос, поставленный Мортеном ему на колени: яичница из пары яиц и несколько тонких тостов – Мортен знал, что он их терпеть не может.
– Протеины, Карл. Мне кажется, ты употребляешь недостаточно протеинов. Это вот должно помочь.
Помочь чему? Помочь сбить его с толку еще больше? И что ему делать? Обратиться за помощью или попытаться повоевать с этим лондонским завтраком? А что за ним последует? Молоко с медом? Градусник в задницу?
– Я беру Харди с собой в Копенгаген, – выдала упитанная морда. – Не жди нас.
Какое облегчение.
* * *
Проснувшись, Карл обнаружил, что его одеяло похоже на лунный пейзаж из яичницы, тостов и пятен кофе, расплывшихся в виде причудливых речных дельт.
– Ох, проклятие! – воскликнул он и взял телефонную трубку, разбудившую его.
Звонил Ассад.
– Я лишь хотел сказать, что Роза пришла. Вообще-то, выглядит она не очень, но я ни за что не посмею сказать об этом ей в лицо. Она хочет разобрать последний стеллаж. А еще из полиции Рённе нам прислали старый компьютер Бьярке. Роза сейчас занимается изучением жесткого диска. Просит передать: там огромное количество фотографий дерзких мужиков в вызывающих кожаных штанах. Завтра она поработает из дома, раз уж нас с тобой все равно не будет. Я подумал, что если ты заедешь за мной часиков в шесть, мы приедем туда довольно рано. Кстати, тебе получше?
В шесть утра?! Яичница, разметанная по всей кровати, да кофейные реки, проникнувшие даже под одеяло… Получше ли ему? Что, черт возьми, мог он ответить на этот вопрос?
Пятница, 16 мая 2014 года
По ошибке помочившись в унитаз и нажав на кнопку слива, так что драгоценная вода хлынула в канализационную трубу, Ширли утратила последнюю опору, призванную удерживать человека от отчаяния, а именно – надежду. Потеряв возможность цепляться за надежду, она превратилась в ничто. Ведь в ее жизни всегда оставалось место хотя бы самой мизерной надежде. Надежда на признание со стороны родителей. Надежда на потерю веса. Надежда на то, что, как бы то ни было, она все-таки найдет себе нормального спутника жизни. И чуть менее амбициозная надежда на обретение верного друга или подруги. Ну, или хотя бы на получение работы, которая смогла бы придать жизни какой-то смысл…
Но, подставив теперь сумму всех этих несвершившихся надежд в уравнение, Ширли вынуждена была признать, что плачевный результат был предрешен. Одна надежда неизменно уступала место другой, которая, в свою очередь, подменялась третьей, – и вот в конце концов самая последняя надежда растворилась, словно и не существовала.
В бачке осталась лишь пригоршня воды, да и ту следовало приберечь. Так на что же она могла надеяться?
Ширли прекрасно понимала, что, хотя этот кошмар не длится еще и недели, в целом процесс погибания не будет долгим. Все рассказы о людях, которые смогли неделями держаться без пищи и при весьма скудных ресурсах воды, не имели к ней никакого отношения. Однако, как ни странно, уготованная ей участь не страшила ее.
Несмотря на чудовищную сухость во рту и дурной запах, исходивший от испражнений и от ее собственного тела, самочувствие ее с каждым часом все улучшалось. На протяжении последних суток Ширли пребывала чуть ли не в состоянии эйфории. Это объяснялось тем, что органы перестали тратить энергию на обработку пищи, а также множеством других причин, которых Ширли не понимала.
После рокового похода в туалет посреди ночи она больше не испытывала потребности в избавлении от продуктов жизнедеятельности. Тело устало и ослабло, зато в голове царила такая ясность, какой Ширли не припомнила давно. Она думала здраво и рационально. Без лишних сантиментов женщина безжалостно констатировала: она умрет, и единственное, за что стоило побороться, – это чтобы ее смерть не осталась незамеченной и чтобы вся вина легла на Пирьо.