Без предела - страница 170

Именно для этого Ширли сидела теперь в пустой комнате, отделанной деревом, – вот что стоило постоянно держать в голове. Она избрана! Избрана! Какое прекрасное слово! Прежде оно никогда для нее не существовало. Она всегда была только изгнанной! Изгнанной и уязвимой, так как она была слишком толстой, слишком глупой, неправильно одевалась, а иногда, напротив, одевалась чересчур образцово-показательно.

Избрана и изгнана – какая пропасть лежит между этими двумя созвучными словами!

В какой-то момент, к своему огромному удивлению, Ширли почувствовала себя почти счастливой, и это ощущение счастье длилось до тех пор, пока у нее не заурчало в животе. Солнце уже давно проскользнуло мимо окна в потолке.

Кажется, с тех пор, как ей должны были принести еду, прошло уже несколько часов?

Сейчас часы были бы как нельзя кстати. Разве не пора было ученикам собираться на общую медитацию после вечернего чая? По крайней мере, именно так подсказывали ей и мозг, и желудок.

Но куда же запропастилась Пирьо?

Ближе к ночи Ширли решила, что она неверно поняла ее. Что привычный распорядок ожидает Ширли лишь со второго дня пребывания в изоляции. А поначалу ей полагается немного попоститься.

Укрепившись в этой мысли, она взяла синюю книжку и принялась медленно и вдумчиво изучать, к чему, по мнению Ату, должен был прийти избранный ученик по завершении периода очищения, а также через какие обряды придется пройти, чтобы в полной мере испытать все лишения добровольной изоляции.

Именно добровольной! Это слово Ширли повторяла про себя вновь и вновь. Да-да, совершенно верно – ведь ее никто ни к чему не принуждал. Она пошла на испытание добровольно.

Ширли читала дальше, но так и не обнаружила в указаниях, данных Ату, никаких намеков на положение, в котором оказалась в данный момент. Ни слова о посте, продовольствии, стирке и прочих бытовых вещах.

Поначалу она удивилась.

Затем встревожилась.

А дочитав до тридцать пятой страницы, пришла к убеждению, что дело нечисто.

«Сейчас все возвращаются с утреннего морского обряда», – думала Ширли, когда лучи утреннего солнца рикошетом ударили в стеклянную крышу. А значит, строительная бригада, которая возводит новое святилище, уже через несколько минут окажется совсем неподалеку. Да, их разделит несколько сотен метров, но если она закричит достаточно громко, то наверняка будет услышана.

Она сидела на кровати и качала головой, как болванчик. Вопрос заключался в том, каким образом следовало расценивать происходящее. Ширли обвинила Пирьо в жутких вещах – и вот теперь очутилась здесь. Можно ли было трактовать это как своего рода месть, или скорее как испытание, подобное тем, что посылал Господь Моисею или Аврааму? Неужели это проверка на прочность типа сорокалетних странствий в пустыне, или несчастий, обрушившихся на Иова? Если б люди, стоящие во главе Академии, решили испытать ее благонадежность, как бы они поступили?

Ширли нахмурилась. Почему она думает о «них», во множественном числе? Разве не выглядит все как инициатива Пирьо? Разве не принадлежал Пирьо сам замысел и его реализация?

Ширли откинула голову назад и, раскачиваясь из стороны в сторону, устремила взгляд на скользящие мимо облака. Всегда, во все времена лучшее утешение в любом испытании было одинаковым: песня бурлаков, которые надрывались до смерти, волоча суда вдоль донского берега; госпел или блюз чернокожих рабов на хлопоковых плантациях; умиротворяющаяя песенка матери, которая убаюкивает больного ребенка.

«Песня прогоняет скорбь, – не уставала повторять ее мама после ссоры с отцом. – А если петь достаточно громко, то и мужчину тоже», – добавляла она. И то правда.

Ширли улыбнулась. «Пой-пой, тебе ведь не платить налогов, – сказал крестьянин жаворонку», – так отвечал отец, когда пребывал в более-менее хорошем настроении.

И вот, в один прекрасный день песня смолкла в их доме навсегда.

В течение четверти часа Ширли тихонько напевала, прислушиваясь к звукам, доносившимся извне. Однако, не уловив ни стука молотка, ни криков со стройки, она пришла к выводу, что и ее тоже вряд ли услышат.