— Вы оба… Я по поводу кражи кошелька у вашей жены. Вместе с деньгами у нее пропали выигрышные лотерейные билеты, которые покупали вы и ваша домработница…
— Знаю.
— Очень хорошо! — обрадовался Сгибнев. — Светлана Владимировна сказала мне утром сегодня, что проверяли эти билеты по таблице вы…
— Предположим, я.
— Вот, вот, — Сгибнев широко улыбнулся. — И она сказала, что вы знаете номера и серии билетов… У вас сохранилась таблица? — с надеждой спросил он, увидев стопку газет. — Давайте посмотрим вместе…
Пустынин выслушал его до конца и, как показалось Сгибневу, неохотно подошел к газетам, лежавшим на углу письменного стола. Сгибнев терпеливо ждал, досадуя на его медлительность: «Если эта таблица среди газет, ее давно уже можно найти…»
Пустынин вытащил таблицу, развернул ее, посмотрел сначала сам и только потом передал Сгибневу.
— Вот. Выигрыши помечены красными птичками.
Сгибнев и сам видел эти птички. Он взял газету, поблагодарил. Пустынина и распрощался. Приехав в райотдел, положил газету в папку уголовно-розыскного дела. Около пяти вечера, памятуя обещание побывать у Хоминой, решил просмотреть таблицу. Выписал номер только первого выигравшего билета. Потом на номера уже не обращал внимания. Видел только выигрыши. И плохо понимал: электробритва, мотоцикл «Планета», ковер, платок, велосипед дорожный дамский, еще электробритва, автомашина «Запорожец»…
Срочно поехал в Центральную сберегательную кассу. Светофоры на перекрестках возмутительно крали оставшиеся до конца работы минуты. В пять пятнадцать он вбежал в здание сберегательной кассы.
Через три минуты вышел обратно уставший и злой.
Хлопнув дверкой, откинулся на сиденье и сказал шоферу с горьким негодованием:
— Вот так: начальство, у которого ненормированный день, предпочитает уходить домой минута в минуту. А мы с тобой… Поехали в райотдел!..
Открывая дверь кабинета, слышал настоятельные звонки. Успел к телефону. Звонила Хомина. Она долго объясняла, что сначала задержалась, потом приехала домой на такси, чтобы успеть к нему, Сгибневу, но узнала, что он уже забрал таблицу, и вот теперь звонит ему с автомата…
А Сгибнева душил гнев. Он сдерживался, чтобы не прервать ее грубо, и только шевелил губами. Когда она кончила свои объяснения, сказал сухо:
— К сожалению, сегодняшний день для нас с вами потерян. С такими вещами нужно торопиться. Вы знаете лучше меня, что сберегательные кассы приступили к выплате выигрышей.
— Извините… — донеслось до него из трубки.
— Да, да, — ответил он и больше не слушал ее, пока она не положила трубку.
Весь вечер Сгибнев терзал себя всевозможными предположениями, тут же отвергал их, находил новые, но и они рассыпались в прах. Куда же запропастился тот злополучный кошелек, в котором деньги и билеты лежали рядом? В горячке он едва не пошел на повторный обыск в квартире Шиловой, но вовремя уличил себя в глупости: ведь Шилову задержался с деньгами до того, как она вошла в свой дом. А он уже срезался на сапогах и хлопчатобумажной мужской рабочей паре: оказалось, это была рабочая одежда самой Шиловой, в которой она ранними утрами подметала тротуары и двор…
Сначала, когда деньги Хоминой были найдены у Шиловой, дело о краже казалось близким к завершению. И хорошему завершению: во-первых, преступников удалось задержать и, во-вторых, потерпевшей почти полностью возмещался материальный ущерб. При этом семь лотерейных билетов воспринимались как два рубля десять копеек. Что это за утрата?!
И вдруг эти два рубля десять копеек в одно мгновение превратились в две тысячи девятьсот семьдесят четыре рубля с копейками!
А так как тяжесть любой карманной кражи измеряется суммой материального ущерба, оперуполномоченный Октябрьского райотдела милиции Николай Сгибнев по воле судьбы должен был теперь раскрывать самую крупную и загадочную карманную кражу в Свердловске за последние десять лет.
«Это можно за червонцем побегать месяц и плюнуть на всю канитель, потому что неизвестно: украден он или обронен, — тоскливо думал Сгибнев. — А такая кража — что хронический насморк: не раскроешь, так до пенсии не прочихаешься…»