Как и прежде, Александра не считала себя чем-то обязанной мужчинам. Без всяких опасений могла подшучивать, капризничать, даже говорить о подарках. И, к своему удивлению, а потом испугу, однажды утром очнулась в постели с немолодым мужчиной, Он лежал рядом, откинув с груди одеяло, и спокойно курил сигарету, время от времени стряхивая пепел в тяжелую пепельницу на придвинутом к кровати стуле.
Она прикинулась спящей. Но так не могло продолжаться до бесконечности.
И тогда-то она была порабощена окончательно.
— Шура не отчаивалась долго, — говорила Рогачева. — Чего греха таить, я сама успокаивала ее тогда и говорила, что с любой девушкой в конце концов случается одно и то же. Так было и со мной. Так случилось с ней. Так будет и с другими. Да и кто на это теперь обращает внимание!..
Они разговаривали с Федором Ефимовичем уже долго. Рогачева поняла, что от нее требуют откровенности, говорила спокойно, а может, равнодушно, хотя и чувствовалось, что она немножко смущена.
— А кто это был? — не удержался Федор Ефимович.
— Не помню, — ответила она, посмотрев на него. — Я говорю правду, — сочла нужным добавить потом.
— И как она дальше?
— Кто? Шура?
— Она.
— Обыкновенно. Она ведь знала, что у него есть жена, дети… Он ей был не нужен. Она ему — тоже.
— Странно, — не нашелся что сказать Федор Ефимович.
— Почему? В жизни чаще так и бывает, — сказала она с сожалением.
— Не знаю…
— Мы же говорим откровенно? — напомнила Рогачева, взглянув на него. Ему показалось, что она нахмурилась. — Многие так начинают. Потом всем это надоедает. Потом начинают понимать, что к чему. Женщины — раньше; мужчины — позднее. Могу сказать больше: Шура даже не обиделась на этого человека. Я знаю, они потом сталкивались с ним случайно, и не раз. Мне даже казалось: повторись та же ситуация, и Шура не стала бы противоречить. Только все было бы спокойнее, без удивления…
— Значит, это ее нисколько не изменило?
— Как раз наоборот. — Рогачева даже усмехнулась, поражаясь, видимо, наивности Репрынцева. — Она стала нравиться мужчинам больше.
— Даже!
— А вы что, не понимаете?.. Конечно. Перестала быть взбалмошной, как часто раньше. Лишила мужчин снисходительного превосходства над собой. А красивой она была всегда…
— Так и меняла их, выходит?
— Ну, это грубо, по-моему.
— Как же иначе?
— Не знаю. Только когда так делают мужчины, это почему-то считается нормальным, и никто не задумывается над оценками.
— Но встречались же ей и другие мужчины? Которые по-настоящему, как говорят, были, влюблены, что ли…
— Конечно, — улыбнулась Рогачева грустно.
— Ну и вот!..
— Что «вот»?
— Выходила бы замуж, — решил Федор Ефимович,
— Наверное, можно было бы и так… Но, видимо, ждала чего-то другого. Лучшего. А пока… Помню одного, — вдруг, оживилась, — мне самой он очень нравился: Борис Муканов. В Алма-Ату приехал по назначению после окончания Новосибирского электротехнического института. Статный, красивый, серьезный. Часто приходил к нам. Но без подарков, иногда с цветами и почти никогда — с вином. Случалось, сидел у нас и при компании. В таких случаях — молчал. А Шура веселилась. Потом его перевели в Барнаул. Долго писал письма. И что больше всего меня поражало, Шура всегда на них отвечала.
— Что тут удивительного? — спросил Федор Ефимович.
— Просто я не помню, чтобы она кому-то еще писала. По-моему, она и домой-то отсюда ни разу весточки не послала. А про него говорила: когда захочу замуж, найду Бориса — и точка.
— Он что, так любил ее?
— Пожалуй. Когда Шура от меня уехала, он писал мне, спрашивал, где она.
— И вы ответили?
— Конечно. Только пришлось сообщить, что и сама не знаю. Слышала, что где-то не то в Целинограде, не то в Караганде.
— Все-таки знали где?
— Слышала от знакомых. Но ведь Караганда — это еще не адрес.
— Все-таки. А кто эти ваши знакомые?
— Мои знакомые? — заметно насторожилась она. Потом объяснила мягче: — У меня ведь тоже были знакомые.
— Понимаю. И не вхожу в детали. Но, как вы поняли, наверное, меня интересует только то, что касается Катышевой. Куда она уехала, при каких обстоятельствах, с какой целью. Мне, например, известно, что она жила в Караганде и работала там инженером в тресте.