— И на этом спасибо, — поблагодарила Валентина Петровна. Спросила: — А как найти Борисову?
— Это сложнее. Здесь ее поймать можно только на экзаменах или консультациях. Адреса родственников, у которых она живет, я не знаю. Но она заходит к нам в «Олимпию» почти каждый день.
— Значит, по адресному ее искать бесполезно.
— Мы следователи, И давайте договоримся, — предложила Казарина. — Я с нашими девчатами сегодня попытаюсь разыскать Полину и доставить к вам. Иного-то выхода нет, Дайте адрес вашего райотдела и ждите нас к вечеру. До десяти — гарантирую.
Вдруг Казарина улыбнулась по-озорному.
— Чего это вы? — не сдержалась Булыгина.
— Вспомнила особую примету, — заговорщически сообщила Казарина и почти на ухо сказала: — Лифчик — седьмой номер. Барышня — будь здоров!..
И рассмеялась.
Открытая и властная, энергичная и немного озорная, Казарина невольно располагала к доверию. И Валентина Петровна возвращалась в райотдел удовлетворенная.
К удивлению Валентины Петровны, Казарина с Борисовой заявились к ней еще до семи вечера. В отличие от подруги Полина казалась какой-то домашней, мягкой, тихоголосой. Валентина Петровна даже отметила про себя, что она волнуется. Тем не менее, стеснительно улыбнувшись, Борисова заговорила первой:
— Вот меня и доставили. Я почти все знаю. Спрашивайте.
— Она у нас такая: идеально организованная. Это потому, что у нее уже двое детей, хотя она на четыре года моложе меня…
— Шура! — вспыхнула Борисова.
— Вы не торопитесь? — спросила Валентина Петровна.
— Нет, нет, — ответила Полина.
— Я вижу, Александра Моисеевна постаралась. Понимаете, — Валентина Петровна взглянула в свои записи, — Полина Яковлевна, мне необходимо знать фамилию этого Аркадия, знакомого Светланы.
— Старшинов Аркадий. Отчество не знаю. Живет в Кустанае. Работает где-то в сельхозуправлении или… в общем, в сельскохозяйственном ведомстве.
— А должность?
— Понятия не имею. — И сразу предупредила: — Но не специалист.
— То есть?
— Ну, не агроном, не механик, не зоотехник. Я когда-то с ним в одном совхозе жила. То есть… В общем, я заканчивала десятилетку. Мои папа и мама все еще там. Тогда Старшинов этот был у нас… Не поймешь, кем он был. Плакаты развешивал, «боевыми листками» командовал, мероприятия разные организовывал. В общем — не специалист.
— Кем же он может работать в Кустанае?
— Наверное, тем же, только в масштабе области. Но теперь он важный, говорят, даже секретарша у него есть. — И она впервые рассмеялась.
— Бог с ним! Фамилию знаем, установим по адресному. Вспомним Обкатову.
— Светлану?.. Вероятно, я должна рассказать, почему она жила в «Юбилейной» под моей фамилией? — стала серьезней Борисова.
— Это — не обязательно. Мне уже понятно. А вот ее жизнь здесь…
— Просто не знаю, что сказать… — потерла ладонью лоб Полина. — Светлана — непонятная женщина, по крайней мере для меня. К Шуре я заходила и в «Юбилейную». Светлану, конечно, видела. Но однажды встретила Старшинова, вернее, он заметил меня. Разговорились, От него узнала, что он познакомился со Светланой в «Олимпии», где ему пришлось прожить три или четыре дня, пока не заполучил отдельный номер в «Юбилейной». Расспрашивать об их отношениях со Светланой мне было неудобно, но он сам не сдержался. «Выдающаяся женщина!» — так и сказал.
— Я-то, сами понимаете, уже знала, — продолжала Полина, — что Светлана выдает его за своего мужа. И мне тогда стало неловко продолжать этот разговор: он же мог догадываться, что я слышала о его семейных делах.
— Ну а Светлана?
— Что Светлана?
— С нею были разговоры о Старшинове?
— Нет. Я говорю, что она непонятная какая-то. Чувствовалось, что она человек не злой, даже добрый. И в то же время никогда не была откровенной, всегда у нее какие-то тайны, пустяковые — но тайны. И вместе с тем беспечная очень…
— Из чего вы заключили?
— Да из всего… Как-то я зашла к ним с Шурой в номер. Смотрю, не прибрано. Я стала убирать. На окне увидела конверт, хотела его выбросить, а из него посыпались деньги. Как сейчас помню: семь сотенных! А червонцев сколько — так и не узнала. Я бросилась собирать их, не сдержалась, говорю:
