Еще двадцать минут и процесс закончился. Теперь вдоль стены стояло восемьдесят семь человек – все, что осталось. Здесь был не только боевой состав группировки, но и обслуживающий персонал, как мужики, так и женщины. И судя по ранениям, оружие в руках здесь действительно держали все.
– Вяжем их, – коротко бросил Данил и пошел вдоль шеренги, стравливая веревку из бухты. – По ногам, чтоб передвигаться могли только короткими шажками.
– Э! Ты чо? – послышалось откуда-то из середины. Добрынин поднял голову – Южаков. Отлип от стены, смотрит на него, на морде – форменное возмущение. – Ты чего делаешь, сволочь? Охерел?! Ты же свободу обещал!
Данил, игнорируя, продолжал разматывать. Добравшись до Южакова, остановился перед ним, связал петлю и опустился на колено.
– Ногу.
– Да пошел ты!..
Ухватив здоровяка за пустой подсумок на разгрузе, Добрынин мощно рванул вниз. Мужик рухнул, как подкошенный, упав на оба колена. Попытался всадить кулаком – не тут-то было. Второй рывок уложил его на лопатки. Не особо и торопясь, Добрынин взгромоздил на капитана свои полтора центнера и ухватил пятерней череп. Поднял голову – пленные, все как один, отвернувшись от стены, смотрели на него. Данил медленно обвел взглядом шеренгу, стараясь хотя бы на секунду задержать взгляд на каждом – и медленно начал сводить пальцы. Южаков вскрикнул, завозился, пытаясь сбросить глыбину – но вес был слишком велик. Добрынин продолжал давить. Захрустело. Взвизгнув как-то по-бабьи, здоровяк засучил ногами, выгибаясь в последнем, безуспешном усилии… и Данил сжал кулак. Череп лопнул, словно перезревший тугой арбуз. На пол плеснуло кровью и серой студенистой жижей, по шеренге прошел вздох – люди, не смея оторваться, во все глаза смотрели на дергающееся в агонии тело с остатками черепа, торчащим над телом, словно жуткая окровавленная корона.
– Такой ответ всем понятен? – поднявшись, стряхивая с ладони ошметки, куда-то в пространство спросил Добрынин.
Шеренга безмолвствовала.
– Вяжем и выводим, – повторил он – и, подавая пример, дернул к себе ближайшего. – Ногу.
На выходе его, ведущего колонну в одиночку, догнала Юка. Пристроилась рядом, намереваясь сопровождать наверх. Добрынин остановился, тормозя и людей.
– Не надо тебе туда, – глядя сквозь девушку, тихо сказал он. – Останься.
– Почему это?.. – возмутилась было она – однако, взглянув в глаза своего мужчины, осеклась. Ничего живого в них не оставалось.
– Не надо тебе туда, – устало повторил Данил. – Сделай, как прошу. Пожалуйста.
Юка, помолчав пару мгновений, развернулась и медленно пошла обратно. Добрынин проследил ее до угла коридора… Так будет правильнее. Не нужно ей этого видеть.
Перед выходом на поверхность надел шлем. Люди, бредущие в колонне, потянулись было за своими противогазами – однако Добрынин осек их окриком. Лишнее время терять. Побыстрее бы развязаться… Зачем мертвым противогазы?
Выведя длинную гусеницу наверх, осмотрелся. Расторопные бойцы уже притащили и пулемет, и пару коробов боезапаса. Длинная лента, торчащая из приемника, опускалась до земли и ныряла в один из них. Тускло отсвечивал свинец на остроносых болванках пуль. Вокруг было пусто – но Добрынин почему-то был уверен, что за ним сейчас наблюдает не одна пара глаз. Усмехнулся криво: кому-то иногда приходится делать грязную работу. Никто не хочет быть палачом. А если приходится?..
Он оглядел толпящихся людей и ткнул стволом винтореза в сторону стенки:
– Становись.
Кто-то всхлипнул, кто-то забормотал, послышался женский плач… Добрынин, деловито расставляя людей, не обратил на это ровно никакого внимания. Слишком долго жили за чужой счет. Слишком длинный шлейф за вами. Пора оплачивать.
Расставил, попятился назад, оценивая… Нормально, кучками стоят. Одна пуля на двоих-троих. Отошел к пулемету, лязгнул металлом, взводя затвор, ухватил за рукоять, прижимая приклад к плечу и поднимая ствол. Приговоренным преступникам, вроде бы, давали в прежние времена последнее слово… Но мы тут как-нибудь обойдемся. Да и что уже говорить?..
Сместив ствол влево, к краю, он выжал спусковую скобу. Пулемет застучал, словно швейная машинка, укладывая пули ровной частой строчкой. Толпа завизжала, завопила на разные голоса, в паническом ужасе позабыв о связывающей их веревке, люди метнулись в стороны, пытаясь уйти от полыхающего огнем черного зрачка. Свалка. Крики. Осколки камня, выбиваемые крупным калибром, секущие плоть острыми краями. Рикошеты. Перечеркнув толпу, Добрынин опустил ствол и пошел в обратном направлении, цепляя валяющиеся вповалку тела. Пули с чавканьем грызли их, взрывая мясо брызгами крови и костяного крошева. Пополз было в сторону мужик с оторванными ногами, оставляя на земле влажный темный след – Добрынин, прервавшись на секунду, тормознул его короткой очередью. Тело швырнуло в сторону, разорвав на две половины. Завопила какая-то баба, протягивая к нему руки… правая тотчас же улетела к стенке, срезанная тяжелой пулей. Полминуты – и от живых людей осталась лишь груда мяса, исходящая парком на прохладном воздухе.
