Когда Кэйти закончила, я покачал головой, чувствуя какую-то усталую печаль. Сейчас я думал о Джеке. Джек, мой старый друг… Друг, предавший меня.
— Вы с ним обо мне говорили? — спросил я.
— Он всегда говорил, что чувствует себя виноватым перед тобой.
Почему-то я в этом сомневался. Людям вроде Джека Келли чувство вины в принципе не знакомо. Что бы он ни делал, он всегда доверял лишь своему природному чутью, часто не задумываясь ни о последствиях, ни о благе других людей. Чутье подсказывало ему, что он Джек Всемогущий. Вот почему он мог съехать на велике с почти отвесного склона. Вот почему, когда нам было по девять лет и в городском парке к нам пристали три мальчика постарше, требуя денег, он не раздумывая бросился в драку. Чутье никогда его не подводило… Те ребята, конечно, хорошенько нас поколотили (особенно Джека, потому что он больше махал кулаками), но зато так и не забрали наших денег.
Но в конце концов удача изменила ему — и как раз тогда, когда он больше всего в ней нуждался. Мои мысли снова вернулись к тому дню, когда нас избили в парке. Пускай на нас живого места не осталось, но домой мы возвращались в обнимку, чувствуя себя единым ликующим целым, и я думал, какое же это счастье, что у меня есть такой друг. Даже после всех подлостей, что он мне сделал, я чуточку горевал по нему… Все-таки в глубине души он был хорошим человеком. Узнав о чудовищных преступлениях своего главного клиента, он мог бы держать рот на замке, чтобы и дальше получать свои денежки, но поступил честно, и эта честность стоила ему жизни. И оттого его предательство казалось мне теперь особенно гнусным. Когда дело коснулось меня, он легко пошел против совести, словно я ничего для него не значил. Как же мне было обидно…
— Я и вправду стал таким невыносимым в последние годы? — спросил я.
Кэйти вздохнула и смахнула со лба прядь темных волос.
— Не в одном тебе дело. Мы оба виноваты. Мы отдалились друг от друга. Да мы почти уже не разговариваем, разве что когда ругаемся…
Мне думалось, что не так все плохо, хотя это скорее объяснялось нежеланием посмотреть правде в глаза, чем моей мудростью. Действительно, за последнее время между нами произошло несколько крупных ссор.
— Думаю, — продолжала она, — рано или поздно что-нибудь обязательно случилось бы, но я не хотела, чтобы все обернулось настолько плохо. Том, я просто не могу выразить, как мне жаль. Если б только я могла повернуть время вспять…
— Может, не поздно еще все исправить?
Хороший вопрос… Вдруг все остальное стало не важно. Как же я хотел вернуться в те дни, когда мы любили друг друга! Она нужна мне. Мне нужна наша семья. Без них я ничто.
— Не знаю, — проговорила она.
Я надеялся не на такой ответ.
— Что ж, а я хотел бы попробовать, — сказал я и потянулся к ней губами, как мальчишка на первом свидании. Но она слегка склонила голову, и я лишь чмокнул ее в щечку. На душе у меня стало тяжело. Она снова сжала мою ладонь.
И тут зазвонил телефон — впервые после рокового разговора с Джеком. Казалось, тот звонок раздался в моем доме целую жизнь назад… Я встал с дивана, чувствуя необъяснимую нервозность. Вроде бы все закончилось и волноваться уже не о чем, но… наученный горьким опытом, я знал, что жизнь непредсказуема. Она может подкинуть немало сюрпризов, и приятных среди них наперечет.
— Алло, — сказал я с дрожью в голосе.
— Как дела, Том? — раздался громкий уверенный голос со странной смесью британского и американского акцентов — словно его обладатель жил где-то посреди Атлантического океана. Уэсли О’Ши всегда хотел быть американцем и, подозреваю, всю жизнь стыдился, что на самом-то деле родился в Лимингтоне. — Как ты там, дружище? Только что услышал, что с тобой стряслось. Мне сейчас звонили копы, ну и у меня просто нет слов.
Затем Уэсли наглядно продемонстрировал, насколько же ему не хватало слов, начав засыпать меня вопросами. Так как я отвечал очень коротко и уклончиво, он перехватил инициативу и пустился в рассказ о похожем случае, который якобы произошел в начале девяностых с его кузеном из Нью-Джерси. Когда он дошел до атаки спецназа, я не выдержал:
