Хозяйка чащи смотрела на людей, однако не нападала, не издавала ни звука, не шевелилась. И вовсе это был не зверь, а как будто женщина в серебристо-буром плаще до пят и белом костяном венце… Ола моргнула, ничего не изменилось. Какая она высокая, выше Валеаса, хотя при жизни была обычного роста.
– Изабелла?..
– Не обижайте их. Надо же им добывать пропитание.
– Они твои? – еле смогла выдавить Ола.
Ей хотелось спросить о другом. Обо всем сразу, но для этого и слов-то нет в человеческом языке. Страх, может, и был, но она его не чувствовала – только тянущее болезненное ощущение в животе и слабость в коленях. Наверное, так и уселась бы на снег, если бы Валеас не придержал ее за ворот куртки.
– Они сами по себе. Живут здесь. Куропатка потеряла свой выводок, а у котят погибла мать, вот она и стала о них заботиться. Выкармливала ягодами. Как ни странно, они на такой диете выжили, потом начали охотиться – только куропаток не трогают, это для них не добыча. И не разбегаются, так и держатся стаей, хотя для их вида это нетипично.
Голос Изабеллы. Ее интонации, ее манера говорить. Но бледное красивое лицо неподвижно, как маска.
– Почему… Почему ты позволила себя убить?
– Ты ведь и сама догадалась.
– Тебя больше нет, а они остались, – с досадой и неприязнью процедил Валеас. – Могла бы уйти в Лес…
– Кто с вами сейчас разговаривает, если меня нет? Я и так ушла в Лес, и можно сказать, что Лес получил в моем лице оператора, который будет работать над решением известной тебе проблемы. Если они выпустят из рук то, что однажды присвоили, я позабочусь о том, чтобы второго шанса у них не было. Так что они просчитались, но даже если они это поймут, ничего изменить уже не смогут.
– Разве не лучше было остаться с нами и дожить до конца свою человеческую жизнь? – спросила Ола, стараясь перебороть рвотные позывы.
Реакция организма на это, независимая от сознания, которое понимает, что Изабелла – даже в таком варианте – ничего плохого им не сделает. Интересно, Валеаса так же плющит или ему хоть бы что?
– Не ценой других человеческих жизней. И я по-прежнему с вами. Когда ты приходишь в Лес и раскрываешься для Леса, ты и со мной вступаешь в контакт. Я теперь его часть – лесной дух, сохранивший человеческую память. Я давно готовилась к такому существованию, а они об этом не знали.
– Кто – они?
Уж навести порчу на этих уродов она постарается, дело нехитрое…
– Валеас когда-нибудь тебе расскажет – когда будет уверен, что ты не наделаешь глупостей. Хорошо, Валеас?
Девушка его не видела, но, наверное, тот кивнул.
– Мне пора. Передайте Текусе, что я ее встречу, когда придет срок.
На глаза навернулись слезы, Ола рванулась вперед – обнять на прощание, но Валеас удержал ее за шиворот.
– Не подходи, – мягко сказала Изабелла. – Если повиснешь на шее у каларны, для нее это будет тот еще шок, люди до сих пор на нее не кидались.
– Причем тут каларна?
– Это она стоит перед вами на задних лапах, а ты сейчас видишь наведенный морок. Мы с этой каларной подружились, и она допускает меня в свое сознание, чтобы я могла смотреть ее глазами. Произвольно создать себе новый физический носитель я не могу, но с лесными обитателями всегда можно договориться.
Ага, потому и рост нечеловеческий, а венец с несимметричными зубьями цвета слоновой кости – это на самом деле рога, и за неподвижным лицом скрывается узкая костистая морда зверя… Это вовсе не Изабелла – и в то же время Изабелла здесь, перед ними. Олу снова начало мутить: слишком зыбок этот мир, хотя, пока находишься на островке обычной повседневной жизни, все кажется простым, раз и навсегда определенным.
Серебристо-бурая каларна тяжело опустилась на четыре лапы и, не взглянув на людей, нырнула за седой полог лишайника. Торчащие гроздью хвостовые рога зацепились за корень, длинный хвост недовольно вильнул и исчез. Словно ничего и не было, только свисающий до земли лишайник еще некоторое время колыхался.
– Пойдем, – бросил Валеас.
Они двинулись обратно. Шайки лесных воришек на прежнем месте уже не было, только пестровато-белое перо застряло в переплетении засохших корешков. Ола подобрала его и положила в карман.
