Я осмотрел его, но ничем не мог помочь. Он был безнадежен. Прокаженный мрачно посмотрел на меня и укатил обратно.
Я ел хлеб святых отцов, а они пили мое виски. Мы играли в карты; этот «молитвенник дьявола» в джунглях незаменим. И мы избегали говорить о неприятных пещах. Они знали, откуда я приехал. Когда же мы все-таки заговаривали на политические темы, господа в белых рясах обнаруживали понимание положения в стране. Не слишком симпатизируя правительству Гизенги, пни признавали, что он всеми силами старается наладить жизнь в провинции, и откровенно говорили, что в неурядицах в Конго виновны бельгийцы. Впрочем, им легко было так говорить, они-то были не бельгийцы.
Работа в больнице сразу же началась с трудностей. Чтобы я мог добираться до больницы, из бензиновых бочек и досок смастерили плот, на который я въезжал в джипе. Плот цепями прикрепляли к пирогам с двенадцатью гребцами. Они перевозили меня через пруд, образовавшийся между миссией и больницей. Гребцы пели о великом монганге, который спешит на помощь к бедным больным, и я невольно воображал, что нахожусь в волшебном царстве.
Новая больница — в городе была еще и старая, коек па сто, обслуживавшая только местное население, — находилась на небольшой возвышенности, за которой начинался девственный лес. Бельгийцы называют его «брусе», что дословно означает «кустарник». Однако кустарник здесь был могучий. Нередко оттуда в больницу приползали крупные змеи; слоны трубными звуками напоминали о своем существовании. Корпуса больницы были построены в простом стиле, широко распространенном в Конго. Эта простая архитектура больше всего подходила к климатическим условиям Конго. Вытянутые в длину строения с обеих сторон окружала крытая галерея, создававшая тень. Такие же галереи соединяли корпуса между собой. В каждом корпусе было два операционных зала, из коих один — с необходимым оборудованием и инструментом — предназначался для рожениц. В палатах хирургического отделения стояло по тридцать две койки без одеял, простынь и матрацев. Несколько позже мне удалось с помощью шведского Красного Креста улучшить положение в больнице.
Примерно в пяти минутах езды от новой больницы находилось ее старое здание, где теперь была амбулатория. Она работала ежедневно, кроме воскресенья. В вестибюле перед открытой дверью стоял стол, за которым, как аукционер на аукционе, восседал фельдшер. К нему по одному подходили ожидавшие во дворе больные. Нередко завязывался такой диалог:
— На что жалуешься? — спрашивал фельдшер.
— Малариа минги хапа, — отвечал больной. — Я очень болен, — и показывал на свой пупок.
— Давно?
— О, очень давно.
— Тебя рвало?
— Нет. Или очень редко, когда попадалась несвежая рыба.
— Ну тогда не страшно. В животе боли?
— Вот-вот, монганга, боли в животе.
Фельдшер задумчиво смотрел на пупок больного и затем безапелляционно заявлял:
— У тебя ниока.
Он выписывал больному лекарство против глистов. В большинстве случаев фельдшер не ошибался. У кого в этой стране нет малярии или глистов?
В больнице была и лаборатория, однако не хватало реактивов, поэтому, несмотря на наличие лаборантов, ее анализы были ненадежны. Точно так же обстояло дело и с рентгеном. Был хороший аппарат, но не было пленки. Мне пришлось ограничиться просвечиванием, но и сделать просвечивание тоже было нелегко, ибо электрическая световая установка была еn раnnе.
Из моего закоулка все Конго казалось мне еn раnnе. Правда, в городах покрупнее и больницы были лучше. Хуже всего дело обстояло с лесными амбулаториями, которых в округе насчитывалось свыше дюжины.
В последние десять лет своего господства бельгийцы построили в Конго целую сеть больниц и амбулаторий, однако не допускали конголезцев на ведущие должности. Они не могли подняться выше фельдшера. После ухода бельгийцев медицинские учреждения и больницы сразу осиротели. В больницах, лишенных присмотра врачей, начались хозяйственные неурядицы, резко упала дисциплина медперсонала. Некоторые его представители наживались за счет больных, обворовывали больничные аптеки, спекулировали лекарствами. Санитары нередко месяцами не получали зарплаты. Честным работникам угрожал голод. Многие из моих верных сотрудников, с которыми я познакомился в конголезских боль-пнцах, терпели голод и лишения, но добросовестно исполняли свои обязанности. А мой ассистент однажды сказал директору больницы прямо в лицо: «Вчера еще ты жил в потопото, а сегодня, когда надел белый воротничок, быстро забыл о страданиях твоих братьев и ослеп». Таковы неизбежные последствия колониальной политики бельгийцев. Наивно ожидать немедленного изменения сложившихся условий. За грехи бельгийцев расплачиваются конголезцы. Однако, несомненно, в ближайшие годы появится достаточно конголезских врачей, которые, работая с большим подъемом, смогут наладить здравоохранение в своей стране. Спустя год, к моей радости, я уже имел возможность познакомиться с молодыми конголезскими врачами, очень серьезно относившимися к своей работе.
