Бессмертная жизнь Генриетты Лакс - страница 29

Однако тема клеточной культуры поистине проложила себе дорогу в гостиные американцев уже после одного из эпизодов радиошоу ужасов 1930-х годов «Уходящие в спешке», в котором рассказывалась история о вымышленном докторе Альбертсе, вырастившем у себя в лаборатории бессмертное цыплячье сердце. Оно безудержно росло и заполнило улицы города, как это делала позже жидкая плазма в фильме ужасов «Капля», пожирая всех и вся. Всего за две недели оно уничтожило целую страну.

Однако реальные клетки цыплячьего сердца поживали далеко не столь хорошо. На самом деле, как оказалось, клетки, вероятно, никогда не выживали сколь-нибудь долго. После того как Каррель умер в 1944 году — в тот момент он дожидался судебного разбирательства за сотрудничество с нацистами, — Леонард Хейфлик — ученый, занимавшийся культурой клеток — решил провести расследование в отношении этих цыплячьих клеток. Казалось, они игнорировали законы биологии. Кроме того, никто так и не смог не смог повторить работу Карреля. Хейфлик пришел к выводу, что исходные клетки цыплячьего сердца погибли вскоре после того, как Каррель поместил их в питательную среду. Затем он — случайно или преднамеренно — помещал новые клетки в чашки для культивирования всякий раз, когда «кормил» культуру, используя «эмбриональный сок», который он извлекал из основной паренхимы. По крайней мере один из бывших лаборантов Карреля подтвердил подозрение Хейфлика. Тем не менее никто не мог проверить данную теорию, ибо спустя два года после смерти Карреля его лаборант бесцеремонно выкинул в помойку знаменитые клетки цыплячьего сердца.

В любом случае, к 1951 году, когда клетки Генриетты Лакс начали расти в лаборатории Гая (всего через пять лет после широко освещенной в прессе «смерти» «бессмертного» цыплячьего сердца), образ бессмертных клеток потускнел в глазах общественности. Культивирование тканей стало чем-то связанным с расизмом, ужасами из научной фантастики, нацистами и панацеей от всех болезней. По его поводу не стали бы праздновать. На самом деле, никто не уделил произошедшему событию сколь-нибудь серьезного внимания.

В начале июня Генриетта неоднократно сообщала врачам, что, как ей кажется, рак распространяется, что она ощущает его движение внутри себя, однако они не обнаружили никаких отклонений. «Пациентка утверждает, что чувствует себя вполне хорошо, — написал один из врачей в ее медицинской карте, — однако продолжает жаловаться на неясный дискомфорт в нижней части живота… Признаки рецидива отсутствуют. Повторный осмотр через месяц».

Нигде не написано, что Генриетта не верила врачам. Как и большинство пациентов в 1950-х годах, она подчинялась всему, что говорили ее доктора. В то время «великодушный обман» был обычным делом — зачастую врачи не сообщали пациентам даже основную информацию, а порой вообще не сообщали им никакого диагноза. Они считали, что лучше не смущать и не расстраивать пациентов такими пугающими терминами, как «рак», которые те не смогут понять. Врачам виднее, и большинство пациентов в этом не сомневались.

Особенно черные пациенты бесплатных больничных отделений. Так было и в Балтиморе в 1951 году — сегрегация была узаконена. Считалось само собой разумеющимся, что черные люди не должны смотреть в глаза белым людям и заговаривать с ними на улице, не говоря уже о том, чтобы ставить под сомнение их мнение и решения как профессионалов. Многие черные пациенты были рады уже тому, что вообще получают лечение, ибо в больницах была широко распространена дискриминация.

Невозможно узнать, лечили бы по-другому Генриетту, и если да, то как, будь она белой. Если верить Говарду Джонсу, она получала то же самое лечение, что и любой белый пациент с аналогичным диагнозом: хирургическое вмешательство, курс лечения радием и облучение были в то время повсеместным стандартом. Однако, как показали некоторые исследования, черных пациентов лечили и госпитализировали на более поздних стадиях заболеваний, нежели белых пациентов. Будучи госпитализированы, они получали меньше обезболивающих, а уровень их смертности был выше.