Она никогда не выглядела молодой или старой, подумал Люк.
В ней никогда не было тепла и материнской нежности – ею всю жизнь руководило только чувство долга. Любовь, которую она, возможно, испытывала к своим детям, была принесена в жертву их воспитанию и подготовке к тому, чтобы они стали достойными членами высшего общества. Ей чужды были эмоции и чувство юмора.
– Я еще оставался ребенком, мадам, когда вы сочли меня недостойным быть вашим сыном, – сказал Люк. – С тех пор прошло десять лет.
Герцогиня ничего не ответила.
– Наконец-то ты вернулся домой, к своим обязанностям, – начала она. – Мне не нравится, что ты поселился в другом доме, когда у тебя есть свой собственый.
Люк молча кивнул. Он не собирался объяснять причины своего нежелания жить в их доме. Он вдруг понял, что пытается вспомнить, обнимала ли она его когда-нибудь? Нет, он не мог припомнить ничего подобного. Прием был в точности таким, как он и ожидал. Разве мог он надеяться на объятия, слезы радости и теплые слова. Он не принял бы их, даже если бы так и случилось. Это должно было произойти десять лет назад. Мать даже не попыталась защитить его от сурового приговора отца. Она не поцеловала его на прощание и не сказала, что любит и будет любить его несмотря ни на что. Она до конца выдерживала этикет.
– Надеюсь, сестра и брат хорошо себя чувствуют, – произнес Люк, прерывая молчание.
Она кивнула:
– Дорис – девятнадцать, а Эшли – двадцать два. Они без присмотра отца уже пять лет и два года – без главы семьи.
Она просила его о помощи? Или это был упрек, что до сих пор он пренебрегал своими обязанностями? Скорее последнее, решил Люк.
Горевала ли она, когда умер ее муж? Когда умер старший сын? Джордж умер от холеры. Из всей семьи она забрала только его, хотя в деревне многие умерли от этой болезни.
– Разве это так важно? – ответил он матери. Они все также стояли в разных концах комнаты.
Она даже не пригласила его сесть в его собственном доме, снова подумал Люк. Он помнил, где находится.
– Дорис готова на неравный брак, – сказала герцогиня. – Несмотря на то, что я специально перевезла ее в город, чтобы она общалась с людьми ее круга и могла составить выгодную партию. Эшли стал каким-то диким, совершенно неуправляемым. Он как будто забыл о своем положении в обществе. Самое худшее, что они прослышали о подвигах своего старшего брата в Париже и надеются, что ты поддержишь их ужасное поведение или, по крайней мере, закроешь на это глаза. Они считают, что, если отца и Джорджа нет, они могут делать все, что им вздумается!
Люк поднял брови.
– В самом деле? – спокойно спросил он.
– Ты вернулся, – помолчав, сказала вдова. – Не знаю, вернулся ли ты для того, чтобы потакать им или не обращать на них внимания, или для того, чтобы заняться наконец своими обязанностями. Меня интересует, позволишь ли ты герцогине, – она подчеркнула это слово, – управлять в Бадене так, будто она до сих пор замужем за главой семьи.
Ах вот как. Это была размолвка между двумя женщинами. Его матерью и Генриеттой. Обе – герцогини, но ни одна из них не была его герцогиней. Возможно, это еще один аргумент для того, чтобы жениться, невольно подумал Люк. С какой стати он должен думать об их ссорах. Он не будет думать об этом.
И вдруг, когда их разговор уже подходил к концу, дверь позади него неожиданно распахнулась. Очаровательная молодая леди с иссиня-черными ненапудренными волосами и в модном платье вбежала в комнату и остановилась в двух шагах от Лукаса.
Дорис! Она была тоненькой девятилетней девочкой, когда он покинул родной дом. Она единственная из всей семьи сожалела о его отъезде. Эшли в то время учился в школе. Дорис спряталась между деревьев и выскочила ему навстречу, когда он проезжал мимо. Он соскочил с лошади и, подбежав к ней, обнял и стоял так целую минуту, прежде чем сказать ей, чтоб она возвращалась и была хорошей девочкой и чтобы выросла красивой и хорошо воспитанной леди. Она беспомощно всхлипывала, снова и снова повторяя его имя.
Девушка заглянула ему в лицо большими темными глазами, прикусив нижнюю губку. На мгновенье ему показалось, что сейчас она бросится ему в объятия, но она справилась с собой. Люк тоже не сделал ни одного движения навстречу ей. Он давно отвык обниматься с кем-нибудь, кроме любовницы.
