– Можешь обдумать мое предложение после того, как я уйду, – сказал, поднимаясь, лорд Куинн. – Пришло время, мой мальчик.
– Ты старше меня почти на двадцать лет, Тео, – заметил Люк, – но для тебя время еще не пришло? На пятом десятке ты все еще остаешься холостяком.
– Я имел несчастье влюбиться в замужнюю женщину, – усмехнулся дядюшка. – К тому времени, как она стала вдовой, было уже поздно рожать мне наследников. А может, и не поздно... Но это неважно. Я простой барон. И я не хочу постоянно чувствовать, как неугомонные родственнички дышат мне в затылок.
– А я хочу? – спросил Люк, вставая и складывая свой веер. – Они должны запомнить, что я не потерплю этого. Никто не посмеет дышать мне в затылок, пока не получит специального приглашения.
Дядюшка опять засмеялся.
– Женись, Люк, – сказал он. – Бог мой, это было бы для тебя решением всех проблем, ручаюсь. Женись, и пусть жена родит тебе сына так быстро, как только можно. А я присмотрю тебе невесту. Выберу для тебя самую хорошенькую, парень. Такую, которая родит тебе детей и будет соответствовать твоему положению в обществе.
– Спасибо, дорогой мой, – вяло ответил племянник, провожая дядюшку до дверей, – но я привык сам выбирать любовниц и, откровенно говоря, не больше чем на три месяца. – Он сделал недовольное лицо, когда лакей заступил ему дорогу, чтобы открыть дверь. – Тебе обязательно натягивать шляпу так, будто ты хочешь прилепить ее к парику? Разве ты не знаешь, что шляпа нужна вовсе не для того, чтобы надевать на голову, а для того, чтобы с умным видом носить ее в руке?
Лорд Куинн обернулся и громко расхохотался.
– Оставь эти свои парижские замашки. Ты теперь живешь в Англии, мой мальчик, а здесь шляпа нужна для того, чтобы голове не было холодно.
– Боже меня упаси! – в сердцах ответил герцог.
Когда дверь за дядюшкой захлопнулась, он вернулся а библиотеку.
Невеста. Он никогда не задумывался всерьез о женитьбе, несмотря на то, что ему было уже тридцать лет и два года назад, когда его брат скончался всего лишь через три года после смерти отца, он неожиданно получил высокий титул.
Нет, он не хотел даже думать об этом. Супружеская жизнь не для него. Быть мужем означало принадлежать кому-то и кем-то владеть. Означало иметь детей и все неприятности, с этим связанные. Быть ограниченным душой и телом. Стать опять уязвимым.
Сейчас он был неуязвим. Последние десять лет он тщательно оберегал свою независимость, хотя, скорее, девять, если вспомнить, что первый год он скулил и упрашивал и только потом окунулся в мир неуправляемого эгоистичного разгула.
Он сам создал себе состояние, сперва рискованными аферами, а потом – осторожно вкладывая деньги. Он сделал из себя настоящего парижанина, и его не только принимали, но и добивались его присутствия в самых высоких кругах. Он научился очаровывать самых красивых и знатных дам, любить их, а потом избавляться от них, когда они ему надоедали. Шпага и пистолет в его руках стали смертельным оружием. Он овладел искусством быть любезным, оставаясь холодным в душе, и не верил ничьей любви, даже если это и любовь собственной семьи. Он не хотел ни любить, ни быть любимым.
Герцог Гарндонский знал, что снискал славу безжалостного, бессердечного человека. Такой репутации он и добивался. Он хотел, чтоб таким его воспринимали люди. Таким он хотел быть.
И теперь он должен жениться? Только потому, что его дядя считает это хорошей идеей? Когда это он позволял дядюшке решать что-то за него?
Люк снова прислонился к камину.
«Если честно, – думал он, отсутствующим взглядом скользя по комнате, – надо признать, что я частенько принимал советы Теодора. По его совету я уехал тогда во Францию и оставил наконец надежду вернуться к прежней жизни».
Сейчас ему казалось забавным, что он когда-то считал своим предназначением церковь и хотел стать священником. Да, это дядя посоветовал ему уехать в Париж и начать там новую жизнь. И по его же настоянию он вернулся теперь домой – то есть почти домой, – вернулся в Англию, в Лондон.
Люк не был уверен, что когда-нибудь сможет вернуться в Баденское аббатство. В Бадене была Генриетта. Вдова Джорджа. А значит – его сестра.
