Через полгода после нашей первой встречи в столовой газеты мы поженились. Моя первая в жизни и, как я тогда полагал, единственная свадьба представлялась мне лучезарным праздником с горами цветов и поздравительных телеграмм, с множеством весело пирующих гостей, которые произносят тосты, желают нам счастья и напиваются допьяна. А как все выглядело на самом деле? В Бюро записи актов гражданского состояния мы заполнили и подписали какой-то формуляр, потом предприняли тщетную попытку пообедать в отеле «Ундер ден Линден», где для нас не нашлось столика, отправились домой и закусили тем, что случайно оказалось в холодильнике. На этом все и закончилось. Аманда не захотела праздника. Она сказала, что, кроме одной подруги, некой Люси, о которой мне еще предстоит вам рассказать, не знает никого, с кем бы ей хотелось отпраздновать свою свадьбу, а приглашать моих друзей и коллег значит провести этот памятный день с совершенно чужими и к тому же скучнейшими людьми, каких себе только можно вообразить.
Мне кажется, она просто пожалела денег. Позже я часто удивлялся ее странному отношению к деньгам, которое, если сформулировать коротко, заключалось в том, что она тратила их лишь в случае крайней нужды. Вы можете представить себе жизнь с женщиной, которая рассматривает любую трату, любую покупку как расточительство? Можно, конечно, попытаться объяснить этот недостаток ее, мягко выражаясь, скудными доходами, но ее мать говорила мне, что Аманда была такой всегда, еще в восьмилетнем возрасте. В то время как ее подружки набивали себе животы шоколадом, она складывала свои карманные деньги в чулок. Но поскольку ей тоже хотелось сладкого, она нашла сногсшибательный выход: она начала одалживать другим детям деньги под проценты, которые те должны были выплачивать в виде шоколада.
Следствием ее жадности стало то, что наша еда напоминала тюремную — была такой же дешевой, скудной и невкусной. Пока в хлебнице валялась хотя бы одна корка — пусть даже твердая, как цемент, новый хлеб мы не покупали. Если мне хотелось съесть нормальное яблоко, я должен был сначала убедиться в том, что в корзинке нет яблока похуже, которое нужно съесть в первую очередь. Что касается нашего питания, то у нас с ней получался разный уровень жизни, так как я вынужден был удовлетворять свою потребность во вкусной и здоровой пище тайком, в редакции, возле уличных лотков или в ресторане. Мне это было досадно, мне вовсе не хотелось лишать ее чего бы то ни было, но я вынужден был делать это, чтобы не отощать. Странно, но у нее ни разу не родилось подозрение в том, что я добываю себе на стороне все, чего лишен дома. Она ни разу не удивилась тому, что я гораздо упитанней, чем должен был быть в соответствии с ее тюремным рационом. А может быть, ее это просто не интересовало.
Я не знаю, есть ли смысл прибегать в нашей защите к помощи ее родителей, это вы решайте сами. От тестя проку мало, он скорее наш противник. Он ничего не имеет лично против меня, я уверен в этом, просто ему был бы одинаково ненавистен любой на моем месте, любой, кто уведет у него его дочь. Он привязан к ней, как висельник к веревке. Его бесит то, что она уже не маленькая девочка, для которой он единственный и непререкаемый авторитет. При этом у нас с ним были отличные предпосылки для полного взаимопонимания: он был ватерполистом, а я знаю толк в водном поло; он стоматолог, а у меня самые лучшие зубы из всех, какие он когда-либо видел. Он любит Аманду, я тоже любил ее до последнего времени. Однажды он попросил меня зайти к нему в поликлинику, он хотел сделать гипсовый слепок с моих зубов — просто так, из радости созерцания чего-то здорового и красивого. Его зовут Тило Цобель. Мне кажется, он будет рад, если Аманда уйдет от меня, тогда она вновь окажется для него в радиусе досягаемости. Для него просто невыносима сама по себе мысль о том, что кто-то может иметь больше прав на нее, чем он.
Иначе дело обстоит с ее матерью: она настроена по отношению ко мне благосклонно. Я не стану утверждать, что она имеет что-то протиз собственной дочери, но она видит во мне хорошего зятя и считает, что Аманде лучше жить со мной в мире и согласии, чем отравлять мне жизнь. У меня, конечно, нет никаких письменных свидетельств этому, но именно так, и никак иначе, я могу истолковать многие ее взгляды и вздохи. Она непредвзятый и очень симпатичный человек, я говорю это не только потому, что она меня любит. Кстати, она еще и весьма интересная женщина, внешности которой могли бы позавидовать многие. Я не хотел бы распространяться на эту тему, но бывали минуты, когда я искренне жалел о том, что не могу дать волю своим чувствам. И, боюсь, об этом сожалел не только я. До того как я узнал ее, я и представить себе не мог, что женщина под пятьдесят способна так волновать фантазию молодого мужчины. Вначале пятидесятых она была известной пловчихой, разумеется под своим девичьим именем, — свободный стиль и на спине. В бассейне же она встретила и своего ватерполиста. Когда мы с ней познакомились, я уже работал в спортивном отделе редакции. Перед своим визитом к родителям Аманды я заглянул в архив и потряс будущую тещу тем, что знал на память ее лучшие спортивные результаты.
