А еще я вам вот что скажу: самое сильное давление, которое я когда-либо испытал на себе, на меня оказывала Аманда. Более трех лет подряд. И тот факт, что я противостоял этому давлению, доказывает, что я отнюдь не бесхребетный приспособленец, каким меня всегда считала Аманда. Если бы я позволил ей вить из меня веревки, то проблемы, которые я мог бы себе нажить — с партией, с редакцией или еще с чем или кем бы то ни было, — вряд ли были бы страшнее, чем то давление, под которым я до сих пор изнемогаю.
Она, как выяснилось, писала роман. И пишет его до сих пор. Может, в один прекрасный день она станет знаменитостью, что меня, однако, очень удивило бы. Более вероятным мне кажется, что ничего из этого не выйдет. Я уже пытался объяснить вам, почему она все реже писала для журналов и газет: потому что ее взгляды казались ответственным работникам все менее приемлемыми. Но есть еще один момент, который тоже нельзя сбрасывать со счетов, — ее лень. До того как мы познакомились, она должна была заботиться о том, чтобы ее статьи печатались; тогда ее суждения выглядели гораздо более мягкими. Теперь же, когда она может себе это позволить с точки зрения материальной обеспеченности — во всяком случае, она так считает, — тон ее статей стал настолько радикальным, что ни одна редакция уже не принимает у нее ни строчки. По моему убеждению, мы здесь имеем дело с сознательно и хладнокровно спровоцированной безработицей. За всем этим стоит не только верность принципам, но и элементарная лень. Я где-то читал, что во время войны многие сами калечили себя, чтобы не идти на фронт. Примерно так следует квалифицировать и прогрессирующую радикализацию Аманды. Если она попытается выдвинуть требования по ее материальному содержанию, то полезно было бы, наверное, если вы не возражаете, поднять на суде и эту тему.
Эта же самая лень была и причиной того, что она нерегулярно готовила, слишком редко занималась уборкой квартиры, слишком редко покупала продукты, слишком редко стирала. Когда она уединялась в своей комнате, чтобы «поработать», то я либо беспрекословно должен был проявлять сочувствие и понимание, либо обвинялся в черствости и эгоизме, третьего было не дано. Не могу не признать, это — идеальная конструкция, обеспечивавшая ей полную автономность существования. Но ее, мягко выражаясь, своеобразное отношение к работе не позволит ей и роман дописать. Я мало что понимаю в литературе, но одно мне известно доподлинно: прежде чем книга появится хотя бы в виде рукописи, ее нужно написать, страницу за страницей, главу за главой. В этом-то и заключается непреодолимое препятствие для Аманды. Наша редакция кишит людьми, которые однажды начинали писать роман; похоже, это своего рода болезнь молодости, что-то вроде свинки, — желание непременно начать писать роман. Хотите знать, многие ли из них закончили свой роман? Ни один. При том, что это в большинстве своем люди целеустремленные, трудолюбивые, которые просто физически не способны сидеть без дела.
Еще одна причина, внушающая мне сомнения в том, что Аманда добьется успеха, — это отсутствие у нее какого бы то ни было опыта. Она предпочитает сидеть дома, она не любит заводить новые знакомства, она стремится сократить свой круг общения до минимума — о чем же она собирается писать? Если я прихожу домой с коллегой или другом, она, едва успев обменяться с гостем двумя-тремя фразами, извиняется, исчезает в своей комнате и появляется лишь после того, как за ним захлопнется дверь. Неужели она думает, что идеальная подготовка писателя к работе над книгой состоит в игнорировании окружающего мира? У нее нет никакого багажа впечатлений, она никого не знает, ничего не видит и не слышит. Допустим, она много читает. Но разве этого достаточно?
Самая близкая и в то же время единственная подруга Аманды — Люси Капурзо, хорошенькая молодая особа, но совершеннейшая неряха и квашня, родившаяся в один день с Амандой. Они знакомы с детского сада, и их, что называется, водой не разольешь. Не проходит и дня, чтобы им не нужно было встретиться и обсудить тысячу важных дел. Своей фамилией Люси обязана одному итальянскому ассистенту режиссера, за которого вышла замуж в девятнадцать лет. В двадцать лет, убедившись, что этот брак не принесет ей вожделенного заграничного паспорта, она подала на развод. У нее есть дочь. Не спрашивайте меня от кого — по моим подсчетам претендовать на право отцовства могли бы не менее двадцати мужчин. Когда она нас навещает (в среднем три раза в неделю), она обычно приводит с собой дочку, законченную террористку в возрасте пяти лет. И наши дети якобы играют друг с другом. На самом деле Себастьян сидит, испуганно забившись в угол, а Зоя (так зовут дочь Люси) ломает одну за другой его игрушки.
