Я застыл в ожидании неотвратимого вторжения.
Таня глянула на меня и рассмеялась.
— Соседка блюдет твою нравственность?
В ответ я вымученно улыбнулся:
— Не блюдет, а терроризирует.
И вкратце изложил Тане всю диспозицию.
— Тогда я пойду представлюсь, — сказала Таня.
— Таня, — взмолился я, но она уже выскользнула из комнаты. Я схватил Котяру и забился с ним в угол, ожидая, что вот-вот на кухне раздастся звон битого стекла, и лихорадочно прикидывая, есть ли у меня дома йод, бинт, лейкопластырь?
Полчаса я слушал тиканье будильника. Потом забеспокоился. Может, они втихаря придушили друг друга? Вот наберусь смелости, выгляну, а там два окоченевших тела? Поспешить на выручку? Но не подолью ли я тем самым масла в огонь? А вдруг вообще все обойдется, и Таня отделается легкими царапинами...
Таня возникла неожиданно, прикрыла дверь и с победной улыбкой швырнула на стул старое пальто Клавдии Матвеевны.
— Радуйся, выторговала за пятнадцать рублей. Точно такое же, как у мадам Бурдовой.
— Танька! — завопил я. — Ты гений! Но как ты уломала Клавдию Матвеевну?
— Мы с ней теперь лучшие друзья, — усмехнулась Таня. — Кстати, уже поздно, проводи меня.
— Танечка, — заныл я голосом Котяры, просящего рыбу.
— Нет, сегодня нет.
— Обиделась?
— За что? Просто ты еще не забыл свою жену. А выступать в качестве «скорой помощи» я не желаю.
— Таня, забыл, честное слово, забыл. Ну, так же нельзя, ты уйдешь, а мне на стенку лезть?
— Обойдешься. И потом, где твоя хваленая выдержка и спортивная закалка?
— Та-ня-я...
— Пошли. Позвоню во вторник.
...Я вернулся около полуночи, принял душ и, выходя из ванной, нос к носу столкнулся с соседкой (запланированная засада или непредусмотренная случайность?).
— Спокойной ночи, Клавдия Матвеевна, — пропел я фальшивым голосом.
— Спокойной ночи, Вадим Емельяныч. Хорошая девушка эта Таня. Может, человека из вас сделает.
Естественно, я заснул не сразу, а долго предавался размышлениям. Вот как получается, думал я, к Тане у тебя масса претензий, а к самому себе? Но чем ты ей можешь быть интересен? Комнатой в коммуналке, куцей зарплатой? Или ей замуж невтерпеж? Не похоже. Но ведь что-то она в тебе нашла. Что именно? Или ты прельстил ее своими подвигами? Господи, какими? Вот Евсеев, тот умеет пускать пыль в глаза девушкам. Любо-дорого слушать, как он договаривается по телефону: «Мариночка, значит, так: в семнадцать ноль-ноль за вами заедет черная «Волга». Махнем в Архангельское. Заказать заранее столик? Зачем? Меня там все в лицо знают». А ты рискнул один раз пригласить в кафе, да и там вел себя, как школьник. Но значит, что-то она во мне разглядела. Значит, не такой уж я пропащий человек. Значит...
Перечисление собственных достоинств подействовало на меня усыпляюще.
* * *
Надеюсь, Таня сдержала слово и звонила во вторник. Но только мне было не до личной жизни.
— Коля, — сказал я Евсееву в среду утром. — Хочешь отличиться?
— Отличиться? Всегда пожалуйста.
— Пойдем со мной брать голубчиков.
— Опять три рубля сперли головорезы?
— А тридцать тысяч тебя устраивает?
— Тридцать? Устраивает! — мигом согласился Евсеев.
Коля — парень понятливый, быстро соображает. Я ему объяснил, что к чему.
— «Если кто-то кое-где у нас порой...», — замурлыкал довольный Коля. — Как там дальше ты поешь?
— «Съел вдруг Фам-Ван-Донга...» — подсказал я.
Коля посерьезнел, оглянулся и вкрадчиво попросил:
— Вадик, дай списать слова.
* * *
— Поздравляю вас с успехом, — сказал мне Приколото. — Вы, Вадим Емельянович, обезвредили опаснейшего преступника. Тяжелая у вас работенка. Но все хорошо, что хорошо кончается.
— Так это еще не конец, Семен Николаевич. Есть за мной грех, пришел извиняться перед жильцами. Рассчитываю на вашу помощь.
— Насколько я догадываюсь, речь идет о заявлении жильцов. Предупреждал вас: люди все видят. И потом, девка она молодая, ветер в голове. Но это можно уладить. Народ наш добрый, отзывчивый. Если с ним откровенно, по совести...
— Бумага лежит в управлении. Разбирать ее будут.
— Вадим Емельянович, я эту бумагу не подписывал. В чужую жизнь не вмешиваюсь. Не в моих правилах. Однако некоторое влияние на общественность имею.
