Жуя сваренные на пару овощи — Эльба отказывается готовить мне мясные блюда: мой организм, видите ли, и так получает слишком много отравы в разных видах, — я позвонил кое-куда, имея намерение стронуть дело Миллера с мертвой точки. Меня заинтересовали слова Стерлинга о том, что заведение обходится ему недешево: помнится, и сержант Эндрен, и мисс Беллард говорили, что никто из «плейнтонской четверки» крупными суммами не располагал. Каким путем обзавелся мистер Стерлинг своим «Страусом»?
Путей множество, разумеется, но ответ на этот вопрос может вывести меня на след. Для того я и позвонил Френсису Уайтингу, студенту-юристу, который проводит для меня подобные разыскания. Беда-то вся в том, что когда надо незаметно и кропотливо покопаться в финансовых документах, мой друг Хью заламывает несусветные суммы за свои услуги. Дружба дружбой, а... Этот вид работы прельщает его не больше, чем меня, а потому он уже давно придумал, как отделаться от моих просьб: его расценки мне не по карману.
Вот я и попросил Уайтинга выяснить все о Стерлинге и о его кабаке — взял ли он в аренду, купил, получил в наследство, проводил ли модернизацию или достройку, а если проводил, то как именно расплачивался. На вопрос, когда мне нужны эти сведения, я ответил «вчера», а Уайтинг посоветовал мне позвонить недельку назад, чтобы получить к сроку отчет о проделанной работе. Такой вот забавный паренек.
Потом я поочередно позвонил Серелли и Байлеру в надежде, что они прольют свет на это дело, подкинув мне какой-нибудь информации. Серелли был со мной до крайности нелюбезен: сожитель его убит, все счета предстоит оплачивать ему одному, а виноваты в этом мы с Миллером. Кроме того, надо будет отправлять тело Джорджа и все его имущество домой, в Плейнтон. Многовато для одного человека. А раз человек этот остался один, ему было плевать на всех остальных, так или иначе связанных с этим делом. Наш разговор оборвался на высокой ноте: Серелли послал меня по весьма распространенному адресу, а потом использовал трубку своего телефона, чтобы прихлопнуть комарика, неосторожно присевшего на рычаг.
Байлер тоже не слишком обрадовался моему звонку. Он был раздражен и озабочен — уже не знаю, Миллером ли, или чем-нибудь еще. Я недоумевал: отчего его настроение меняется ежеминутно — от полного счастья до тоски. У меня в кабинете он был не очень-то любезен, но это не шло ни в какое сравнение с нашим телефонным разговором. Понять его, конечно, было можно: Миллер обещал с ним расправиться, жена от него ушла, друга застрелили прямо на глазах. Но он твердил, что все нормально, все в порядке, дела наконец пошли на лад и он только никак не возьмет в толк: почему люди вроде Миллера или меня не оставят его в покое?
Да, он рычал и щерился, но как-то по-щенячьи, словно надеялся, что, оскалив детские клычки, заставит врага не связываться с ним. А почему мы ни с того ни с сего стали врагами, я не понимал. А может, и всегда были, только я не замечал? Тем не менее он добился, чего хотел. Я решил не связываться: ну его к черту. Еще ломать голову, что это с ним стряслось? Да и времени не было: я уже подъезжал к гостинице, где оставил Карла Миллера. Теперь, когда мне не надо было волочить на себе его бесчувственную тушу, я, как порядочный, развернулся и поставил машину, почти не нарушая правил, — ну разве на несколько шагов ближе к пожарному гидранту, чем это дозволяется неумолимым, могучим, справедливым законом. Был, конечно, риск получить под «дворник» штрафную квитанцию, но я понадеялся на свое везение и вошел в холл отеля.
Он произвел на меня не более тягостное впечатление, чем в первый раз, теперь там было только еще жарче. Все было густо покрыто пылью, а тишину нарушало лишь жужжание вентилятора, самоотверженно разгонявшего влажную, затхлую духоту за стойкой портье. Сам портье, сидевший на колченогом стуле, потел так обильно, что оштукатуренная стена, соприкасавшаяся с его затылком и плечами, потеряла свой первоначальный цвет. По-моему, его хватил тепловой удар.
Я решил проверить это и похлопал ладонью по конторке: надо было убедиться, что портье способен воспринимать обращенные к нему слова. Он открыл глаза, и я спросил, не выходил ли Миллер из гостиницы. Нет, не выходил. Если судить по тому, в каком состоянии находился мой клиент, когда я укладывал его на кровать, он, наверно, еще не проснулся. У меня не было ни малейшего желания возвращаться в вестибюль за ключом в том случае, если не удастся до Миллера добудиться, и я решил взять ключ сейчас. Кроме того, если Миллер все-таки незаметно покинул отель, интересно было бы осмотреть номер в его отсутствие: как знать, а вдруг толстяк припас там для меня что-нибудь интересненькое? Но когда я попросил ключ от миллеровского номера, клерк впал в задумчивость.
