Полностью его звали Уильям Норман, но я обращался к нему — «док». Он выглядел слишком юным и слишком беспечным, чтобы видеть в нем настоящего эскулапа. Я боролся со своей болью, но это не мешало нам рассказывать друг другу о том, что же привело каждого из нас в Нью-Йорк. Бад попал сюда самым простым путем — он здесь родился. Мне было необходимо уехать из города, где на каждом шагу мне все напоминало о стремительной и бурной женитьбе, перетекшей в быстрый и скандальный развод. Ну, а доктору надоели осуждающие взгляды и злые языки его родичей-фермеров, не понимавших его пристрастий.
В девятнадцать лет он попал в Нью-Йорк, окончил здесь медицинский колледж, получив кое-какую работу, деньги, которых хватало на кофе, и решимость не останавливаться на этом. И он, и Бад оказались отличными ребятами. Ей-богу, оба мне понравились и, по крайней мере, не наводили такую тоску, как большинство прочих моих знакомых.
Вскоре он уже бинтовал гипсовой повязкой мое запястье и предплечье.
— Отлично, — сказал он. — Носите на здоровье.
— Все выпендриваешься, — с преувеличенной жеманностью сказал Бад. — Не хочешь отправляться на тот свет, как все нормальные люди. — Я рассмеялся, хотя мне было больно. — Не понимаю, что тут смешного, — продолжал он манерно.
— Бад, — заметил доктор утомленно, — оставь этого чудного мужчину в покое.
— Ах, теперь «оставь его в покое»? Я его подобрал на помойке, привез, рискуй, можно сказать, жизнью, в больницу, причем не пошел из-за этого на дивную вечеринку...
— Так это ты меня сюда доставил? — спросил я. Бад улыбнулся в ответ. — Ну, спасибо. Не ожидал.
— Ничего-ничего, всегда пожалуйста. — Он сыграл на губах туш. — А теперь, к моему величайшему сожалению, настала пора расставаться. Большой город шлет мне свой властный зов, а я слишком слаб духом, чтобы не ответить. Адье, адье.
Я засмеялся. Маленький доктор тоже. Подумав, что момент благоприятный, я сказал:
— Док, у меня к вам просьба. У вас скальпеля не найдется? — Он ответил утвердительно, но с оттенком удивления. — Мне тут пришла в голову одна мысль... — Я показал на гипсовую повязку и спросил: — Нельзя ли засадить его сюда?
— Что? — он был просто поражен.
— Ну, вы намотайте сколько там положено по науке, а потом положите еще один виток поверх скальпеля... Чтобы я не чувствовал себя совсем инвалидом, пока не снимут гипс.
— А зачем, вы не можете мне сказать?
Тогда я рассказал ему о Джефе Энтони, от том как он ни за что ни про что отделал меня тростью. И о том, что собираюсь снова наведаться в заведение мистера Стерлинга, чтобы все разузнать до конца. Доктор без колебании сделал то, о чем я его просил. Я поблагодарил.
— Да бросьте вы, — ответил он. — Теперь послушайте: вот тут я поставил точку. Чтобы извлечь ланцет, достаточно будет прижать гипс к чему-нибудь твердому. Так вы не сломаете лезвия. Будем надеяться.
— Что значит «будем надеяться»?
— Значит, что раньше мне не приходилось проделывать таких фокусов, и я не знаю, сработает он или нет. Но, будем надеяться, в нужный момент не подведет. Теперь понятно?
— Вполне.
Потом я спросил, можно ли позвонить, и доктор придвинул мне телефон. Я набрал номер Хью, объяснил ему, где стоит моя машина, и попросил приехать за мной. Потом выловил в потоке пустой болтовни обещание быть у въезда в госпиталь через полчаса. Спросить, как он откроет и заведет «скайларк» без ключей — значило нанести смертельную обиду.
В ожидании Хью мы с доктором толковали о всякой всячине — о его работе, о моей работе. Он дал мне с собой несколько таблеток, но не сказал, что это такое, а я не спросил. Я принял их. Потом повел меня к выходу, желая, во-первых, продолжить беседу, а, во-вторых, проверить действие болеутоляющего. Беседа была замечательная, таблетки — еще лучше. Просто чудо что за таблетки, раз я уходил из больницы на своих ногах. Прижав палец к губам, маленький доктор высыпал мне полфлакона в карман пиджака. Я поблагодарил его за все и пообещал, что когда приеду снимать гипс, мы славно погудим.
Пора было приступать к своим служебным обязанностям, хотя ему этого ужасно не хотелось. Мне — тоже. Но я направился к машине, за рулем которой сидел верный Хью.
