— Я полагаю, у Карла вот-вот наступит нервный срыв. Он твердит, что убьет их.
— Кого именно? — с непритворным интересом спросил я.
— Всех. Эрни, Фреда, Билла... И Джо, — Я удивился тому, что она помедлила перед тем, как назвать имя своего бывшего мужа. Значит, он ей все-таки небезразличен. Если это так, я скоро пойму, что же привело ее ко мне в первую очередь. — А я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал.
— Кому же, по-вашему, грозит наибольшая опасность?
— Ему. Джо. — Она снова помолчала. — Не знаю, что может взбрести Карлу в голову. Иногда он говорит, что покончит с собой... А иногда... — После секундной паузы она вдруг выдохнула: — Не дайте ему убить Джо.
— А с чего вы взяли, что ваш бывший супруг — самая вероятная жертва?
— Карл ненавидит его. Мара спала с Фредом и с Эрни, только чтобы заполучить Байлера. Когда ей однажды удалось, она попыталась перессорить их всех, натравить друг на друга. Это у нее не вышло. Она была тогда еще молоденькая и неопытная и еще не умела вить из мужчин веревки. Это у нее получалось только с Миллером.
В голос ее исподволь вкрадывалось волнение — ну, в точности как кошка в гостиную. Вы сидите себе, читаете газетку, и вдруг ваша полосатая домашняя тварь оказывается у вас на коленях. Вы, разумеется, вскакиваете, выпучив глаза от неожиданности, и произносите какую-нибудь глупость вроде: «Да откуда же ты взялась?!», хотя здравый смысл обязан вам подсказать, что кошка была тут все время. Просто она притаилась. Я глядел на мисс Уорд, удивляясь происходящей в ней перемене. Тут это и случилось.
Слезы — вот уж не думал, что она способна плакать при постороннем! — выступили у нее в уголках глаз, этих дивных карих глаз, и покатились по не менее дивным щекам. Подбородок задрожал. Она шмыгала небезупречно прямым носиком, одновременно роясь в сумке и выкладывая ее содержимое ко мне на стол. Говорила она при этом примерно следующее:
— Простите, простите... Мне так неловко... Я не думала, не хотела, чтобы... здесь... Вы, наверно, думаете, что... Я... я... То есть...
— Не беспокойтесь, пожалуйста, — сказал я. — Ничего страшного. Дать вам «клинекс»?
— Нет-нет, у меня есть... — Из выросшей на столе кучи она вытянула нечто скомканное и стала вытирать лицо. Полное фиаско. Лицо оставалось таким же мокрым. Замечательно мокрое лицо. Может быть, это не совсем то слово, но в нем проступило что-то более человеческое, как будто слезы вместе с тушью и тенями смыли толику самоуверенного ледяного шика. И то, что она стала рассказывать, теперь гораздо больше походило на правду.
— Простите, ради Бога, — проговорила она, совладав наконец со слезами. — Наверно, надо рассказать вам все как есть.
— Очень обяжете.
— Наше с Джо супружество не задалось. Мы оба ошиблись, просто-напросто ошиблись. Но он мне — не посторонний, совсем нет. И я не хочу, чтобы он попал в беду.
Она говорила, а я смотрел на нее, постепенно понимая, что же так привлекало в ней Байлера. Сменяя друг друга и борясь друг с другом, по лицу ее, точно тени, метались два выражения — страстной надежды и отчаянного желания чего-то, — в сумме придававшие ей вид поразительной ранимости и беззащитности; очень похоже на осенний лист, трепещущий под ветром на ветке, каким-то чудом еще не опавший.
Не говорите об этом Джо, — продолжала она. — Я стишком хорошо его знаю, он примется искать во всем этом какой-то подтекст. А его нет. — Она глядела теперь прямо на меня, слезы высохли. — Иногда, когда мне бывает одиноко, хочется, чтобы он появился, подтекст этот. Но он не появится.
Да, мисс Уорд была сильной личностью, — иначе не смогла бы говорить правду — особенно тем, кто должен слушать ее. Я подумал, что Джо Байлеру приходилось это делать и, может быть, чаще, чем хотелось бы.
Она стала запихивать веши в сумку.
— Я боюсь Карла, — сказала она.
Меня это заинтересовало:
— Какие у вас для этого основания?
— Он — не в себе, мистер Хейджи. Это только начинает проявляться, но я-то знаю.
— Вы разбираетесь в таких вопросах, мисс Уорд?
— Я сама бывала на грани нервного срыва, так что легко узнаю его симптомы.
Верно, подумал я. Каждому хоть раз в жизни доводилось есть апельсины. Немногие скажут, как он называется по-научному, даже если от этого жизнь зависит, ко довольно одного апельсина, чтоб узнать его вкус.
