– Израиль… – позвала я.
– Не, это я, Купала, – ответили с диска. – Праздник такой в древности у славян был. Когда все купались. Его называли соботкой, событием, значит.
– На субботу похоже! – сообразила я. – А что же тогда значит воскресенье?
Из колонок доносились только шлепки веника.
Я начала шагать по комнате туда-сюда и думать. Вос-крес-енье. Что такое «крест», я знаю, но причём здесь день недели? Палочка по горизонтали, палочка по вертикали. Причём здесь наш выходной день? Я начертила крест на листочке, поразмышляла, украсив его загибулинами. Крест завертелся и съехал с бумаги. Он крутился всё быстрее и быстрее, в конце концов от него полетели искры.
– Пожар! – крикнула я.
– Нет, Зонтаг! – на вертящемся кресте стоял необычный мужчина, и зонтик он вовсе не напоминал.
– Какой зонтик? – спросила я, пытаясь вспомнить, что нужно делать при пожаре в первую очередь: бежать за водой или к телефону.
– «Зон» – значит «Солнце». «Таг» – «День». День Солнца – так многие народы называют день, про который ты говоришь «воскресенье», – объяснил странный гость. На его голове проросла золотая корона.
Теперь я поняла, что у меня в детской настоящий Царь-Солнце. Я изобразила книксен: слегка согнула ноги, как делают в мультиках, если встречают короля.
– Присаживайтесь, Ваше Величество… – сказала я и тут же прикусила язык. Ведь если он присядет, то точно что-нибудь загорится!
– Я не присаживаюсь, – ответил Царь-Солнце. – У меня попы нет.
– Это хорошо, – обрадовалась я, удивившись, что король так запросто может говорить слово «попа». – Но как вы тогда отдыхаете?
– Я не отдыхаю, – Царь-Солнце умудрялся вертеться вокруг своей оси, но его золотые глаза всегда оставались на моей стороне. – Я умираю и возрождаюсь. Ночью для вас я умер. Днём – родился. Зимой – умер. Летом – возрождаюсь. В субботу умираю. В воскресенье воскресаю. Знаешь, что означает слово «кресс»? Огонь. Чтобы его разжечь, нужно было специальное приспособление – кресало. «Кресать» – высекать огонь. А «кресить» – оживлять.
Царь-Солнце показал мне спичку.
– Нет огня! Умер! А сейчас мы его оживим, – он дунул, и на тёмной головке спички заплясала искорка.
– На русском языке не говорят «солнечный день» или «огненный день», а говорят – воскресенье.
– Здорово! То есть, прошу прощения, как это прекрасно, Ваше Величество, – я опять изобразила поклон, – что вы всегда возрождаетесь, а не умираете насовсем! Без вас было бы ужасно грустно и темно.
– Что за глупость ты говоришь, – Царь-Солнце сердито вспыхнул короной. – В мире ничто не умирает насовсем, всё всегда возрождается.
Я подумала, что с королями ужасно трудно вести беседу, они всем недовольны, почти так же как папин заказчик с табачной фабрики. А ещё я вспомнила хомячка, который жил у меня три года назад. Он-то уж точно не возродился! Папа закопал его на бабушкиной даче. Я сказала царю про Хому.
– Глупое дитя, – обозвался Зонтаг. – Возродиться можно не обязательно в том виде, в котором ты существовал. Если бы так было, то из семян вырастали бы не деревья, а одни только семена! А гусеница никогда бы не стала бабочкой.
Не слишком понятно объяснялся Царь-Солнце, но в воздухе повисла, словно мираж, картинка: часть моего Хомы стала травой, траву съела бабушкина коза, молоко от козы Пушестины Рогатовны пили все. Так, получается, что какая-то часть моего хомяка есть и во мне? Я просто оторопела от этого известия, почти как Коля Ульянов.
Становилось всё жарче. В глазах у меня потемнело. Когда родители проснулись и заглянули в детскую, я лежала в кровати, сладко спала и смотрела сны. Почему я раньше не замечала, что сон – это чуть приоткрытая дверь в тайную комнату? В другую тайную комнату. Мой хомяк, мой дедушка и другие родственники были там, за этой дверью. Я постояла перед ней и вернулась домой.
– Ну и странный мне сон сегодня приснился! – сказала я родителям.
Мама открыла шторы. Воскресное солнышко заглянуло в окно и подмигнуло мне.