Отмыв кухню, я вернулась в свою комнату, достала из комода блокнот, уже растерявший половину листов, и старый школьный пенал, похожий на плоскую коробочку. Бабушкин. Она подарила мне его давно, когда я пошла в школу. Особый пенал, предмет тайной зависти первого «Б» класса – ни у кого не было такого. Не современное поролоновое чудище, а очень удобный, пластмассовый, белый, с розовой откидной крышечкой, на которой уместились маленькие счеты и игрушечные часы. В трех нижних секциях аккуратно лежали ручки, карандаши и полосатая стирательная резинка. Ничего не пачкалось, не смешивалось и не каталось…
Зажатая между пальцев ручка, чистый лист, сероватый, в крупную клетку. Итак, что нужно купить из продуктов. В первую очередь – кофе. Кончик стержня беспомощно мазнул по бумаге, оставив едва заметную вмятину. Я потрясла ручку и принялась старательно черкать в уголке. Распишется, никуда не денется. Беспорядочные зигзаги, царапины, штрихи. Я надавила сильнее, будто на автопилоте вывела круг. Незамкнутый, с завитушкой волны внутри. Смутно знакомый… Точно, символ с песка в первородном мире. Шестой. Ничейный. В ушах тонко зазвенело, к горлу подкатила тошнота. Пальцы дрогнули и нарисовали этот знак снова, еще один, и еще. В ряд. Потемнело, блокнот расплылся грязным пятном. Резко запахло чернилами, словно их был разлит океан, к горлу подкатила тошнота. Следом – безысходность, привкус сомнений. И тишина.
…молчание царапает, в руках догорает свеча, смотрю на нее, не поднимая глаз. Все сказано, все решено. Обратного пути нет.
– Ты будешь жалеть, – наконец доносится голос.
Он прав. Знаю, чувствую. Это цена. И я ее заплачу…
Захлестнуло тоской. Горькой, беспросветной, такой настоящей! Я через силу вдохнула, судорожно смяла лист. Отброшенная ручка, клочки, обрывки… Всюду: безобразные, мелкие, ни буковки не разберешь. И отлично! Но бардак… Я сползла со стула на ковер, усыпанный остатками несчастного блокнота. Что сейчас со мной было?.. Видение из прошлого? Наверняка Хранитель с его мистическими прикосновениями постарался. До сих пор аукается, только спровоцируй чем-нибудь. Ясно одно – эти знаки лучше не трогать. Не рисовать, не представлять, даже не думать о них! В конце концов, я понятия не имею, зачем они нужны.
В ванной я долго плескала в лицо ледяной водой, пока не замерзли руки, потом проскользнула обратно в свою комнату. Из детской Артема доносился монотонный бубнеж – шло очередное занятие, по коридору дробно простучали каблучки, раздался смех – Арина вернулась из школы. У Нины было тихо. Дом жил своей жизнью, и плевать ему было на меня и на мои проблемы. Обставленные в стиле родной квартиры двенадцать метров отдавали фальшивым уютом, бедными родственниками казались тяжелые шторы с ламбрекеном, бабушкин резной комодик для рукоделия и музыкальная шкатулка с балериной. Я завела ее на полный оборот – сама не знаю зачем, и под знакомый перезвон прилегла на застеленную кровать. К черту список, к черту покупки и готовку. Не я здесь хозяйка, и не моя это семья. Меня лишь терпят, пока я нужна Артему. Пока нужна, а что потом – неизвестно.
Мысли вертелись по кругу вместе с тоненькой фигуркой балерины, рядом с подушкой упорно молчал телефон. Не могу больше… Устала…
Мне снился холод. Густой, колючий, неотвратимый. Тысячи острых снежинок облепили со всех сторон, кусались, врезались под кожу, проникая все глубже, метя в самое сердце. Казалось, должно быть больно, но нет. Чувства словно притупились, замерзли вместе со мной. Не было ничего, даже страха. И вокруг только снег – белый и бесконечный. Неумолимый в своем мощном натиске. Он падал, а я тонула, тонула… Еще немного – и растворилась бы в нем без остатка, вся. Что-то удерживало. Мешало. То ли ощущение твердой земли под ногами, то ли теплота объятий. Крепких, цеплючих. В носу защекотало, я чихнула и проснулась окончательно.
Открыв глаза, увидела улыбку. Прикрытые веки с пушистыми ресницами, россыпь веснушек на носу. Рыжие, модно нечесаные вихры лезли мне в лицо, маленькая рука ремнем безопасности придавливала к кровати. Артем заворочался, уткнулся лбом мне в плечо.
