– Как твое здоровье, пап? – спросил Сергей.
– Да, знаешь, что-то спина стала побаливать, – в моем голосе все-таки появились оправдательные нотки, словно вот болит, но я не виноват, – Надо заглянуть к врачу.
– Загляни лучше в «Свидетельство о рождении». И в ее, между прочим, тоже… Малышенька…
Мы еще поговорили с сыном, и я, кажется, спросил его о том, откуда он знает про малышку, а Сергей ответил что-то вроде: «Москва – город провинциальный. Все, все, про всех знают, но ничем не интересуются. Ведь у нас даже любопытство особого рода. Оно строится на безразличии,» – но в это время постучали в дверь.
Вообще интересно, двери существуют для того, чтобы в них входить или для того, чтобы в них стучаться?..
Провинциальность нашего городка заключается еще и в том, что по подъездам ходят всевозможные проходимцы, и предлагают черт знает что. Кто-то итальянские кожаные куртки из Белоруссии, кто-то – стаканы из хрустального Гуся. Эти оказались свидетелями Иеговы – самыми наглыми представителями просящего племени:
– Мы хотим предложить вам книгу о той жизни, в которой нет ни жадности, ни зависти, о жизни, в которой нет места обману и лени, честолюбию и подлости, жизни, в которой каждый имеет то, что заслужил.
– Я уже читал эту книгу, – проговорил мой сын, – Она называется «Робинзон Крузо»…
Удивительная вещь – говорят, что очень легко любить человечество, но очень трудно любить человека. У меня получается наоборот – люблю очень многих совершенно реальных людей, но совсем не люблю человечества.
Я, вообще не могу огульно любить людей.
И не верю тем, кто говорит, что умеет это делать.
Огульная любовь, по-моему, это призрение к порядочности путем уравниловки.
Вошедшие в мой дом, вообще совершили умопомрачительный прыжок из реальности – они любили нечто, связанное с людьми, при этом не любя ни людей, ни человечества, и оттого их лестница любви рушилась в самых неожиданных местах. Это было видно по тому, как они глядели на моего сына.
И еще, они явно не задумывались над тем, что снобизм каждого поколения заключается в том, что оно уверено, что конец света придет именно на него.
На пророков я смотрю с большой тоской – незваная гостья заговорила с Сергеем вымученной скороговоркой:
– Наступит время, когда тени ваших самых мерзких и зловещих предков восстанут из гробниц, и вы начнете встречать их на улицах.
– Это время уже наступило, – пожал плечами мой сын, – И я встречаю тени зловещих предков у памятника Ленину на Октябрьской, каждый год первого мая и седьмого ноября…
Этих ребят уже не так легко смутить божьей карой, как нас, православствующих безбожников, хотя я и не знаю – хорошо это, или плохо. А «свидетельница» верещала:
– Настанет день страшного суда!
– А этот суд предполагает презумпцию невиновности?
– Что?
– Ничего. Просто, в отличие от вас, я начинаю серьезно готовиться к процессу…
Не знаю, есть ли в этом правота, не знаю, хорошо ли отсутствие сомнений в божьем суде, но знаю точно, что лицемерия в этом нет. И я уважаю своих детей за это.
И думаю, что Бог, если он есть, тоже уважает их. Как и моего деда-коммуниста – хотя бы за то, что после партсобраний, он не шел крестить своих детей. Наверное, для таких людей, у Бога припасен не ад, а чистилище.
Впрочем, чистилище поколение моего деда прошло на земле…
Вообще, существование Бога, это долгий вопрос, и, однажды, я попытался его разрешить.
Я позвонил в Московскую патриархию для того, чтобы задать простой и житейский вопрос: «Бог есть?» – но попал на электронный агрегат, который монотонным голосом говорил:
– Ждите ответа…
– Ждите ответа…
– Ждите ответа…
Может, я ошибся номером.
А может, я ошибся адресом…
Люди делятся на две категории. Одни заблуждаются, думая, что Бог есть. Другие – заблуждаются, думая, что бога нет.
К кому отношусь я?
Скорее, ко вторым, хотя, куда легче быть с первыми…
…Конечно, мои дети вызывают у меня не только уважение, еще больше они удивляют меня.
Впрочем, если человек удивляется, значит, он не безнадежен.
И это служит, хоть не большим, но, все-таки, утешением.
Для меня…
Мои сыновья – люди занятые, да и я – не самый большой лентяй на белом свете. Кстати, в своей жизни мне приходилось заниматься самыми разными вещами. Я был шахтером в Инте, и геологом Ухтинского геологического управления, промысловиком в Воркуте и рыбаком Новопортовского рыбозавода на Ямале, а когда один мой знакомый, съездивший в Египет, стал рассказывать о том, как интересно плавать с аквалангом, я просто ответил:
