Как в прошлом, так и в настоящем.
Настоящем.
Между реальным прошлым и виртуальным будущим существует едва уловимая грань – настоящее. Это постоянно утекающее в прошлое и никогда не догоняющее будущее настоящее – только оно и есть настоящее.
Настоящее, это и есть жизнь…
Необременный государственной службой Эдуард Михайлович Плавский позвонил не обременявшему себя этой службой Андрею Каверину в семь часов утра:
– Вы спите, Андрей. Простите, сейчас семь часов утра.
– Не сплю, Эдуард Михайлович. Тем более, что это не имеет значения.
– В семь часов утра, Андрей, только это имеет значение…
– Чем вы занимаетесь последнее время?
Все последнее время Каверин думал о жене генерала Фронтова. Но рассказывать Эдуарду Михайловичу Андрею не хотелось, поэтому, он выбрал самую мягкую форму лицемерия:
– Лежу и обижаюсь на судьбу.
Я ведь если обижусь на судьбу, то могу целый день проваляться на диване.
– И когда вы делали это в последний раз?
– Лет шесть назад.
– Что же так давно?
– Да все времени нет, на судьбу обижаться…
– Андрей, а вы случайно не лентяй?
– Я такой лентяй, что даже лениться ленюсь – вот и работаю все время.
– А у меня бессонница. Вот я сижу и думаю о вас. И вот, что мне пришло в голову.
– Я вас очень внимательно слушаю, Эдуард Михайлович, – Андрей доверял Плавскому потому, что тот никогда не убеждал Каверина в том, что ему нужно доверять. Плавский как будто просто советовался с Кавериным, предлагая тому самому продолжить мысль и сделать выводы.
То есть – сделать выбор.
– Андрей, вы знаете, что является главной бедой любой зачинающейся творческой системы?
– Что?
– Самоуверенность. Нет, не в навыках, здесь вы достаточно самокритичны.
А в потенциале идей.
Любая новая система уверена в своей самообразующей сложности. То есть, в том, что ее структура достаточно сложна, чтобы быть адекватной миру.
И, следовательно, в своей способности поставлять в этот мир идеи из самой себя.
И здесь система подменяет генерацию трансформаций самогенерацией.
А это приводит к вырождению творчества. Это превращает творчество в творчествование.
– Но ведь с этим можно как-то бороться? Вернее, что-то этому противопоставить?
– Да. И самый простой способ – перемена обстановки.
Съездите куда-нибудь на пару месяцев. Например, на Полярный Урал. Сейчас это возможно и не очень дорого.
И дело не в том, что бы вы написали несколько картин об Уральских горах, хотя и это может быть интересно.
Главное в том, что бы вы смогли написать картины о том, что вы там поняли.
– В этом что-то есть, Я подумаю об этом, Эдуард Михайлович.
– В крайнем случае, я могу одолжить вам денег.
В этот момент Андрей Каверин еще не знал, что пройдет совсем не много времени, и он поедет на Полярный Урал. Но его поездка будет связана не с творчеством, а с трагедией. И на эту поездку ему предложит деньги не только художник Плавский, но и генерал Фронтов.
И эта поездка будет иметь прямое отношение к истории о бешеном волке.
Истории, в которой Каверину придется поставить последнюю точку…
– Кстати, Андрей, зайдите в салон на Киевской. Там вам какой-то гонорар причитается. И еще, зайдите на работу в отдел культуры. О том, что он является инструктором отдела культуры, Каверин вспоминал довольно редко. Почти так же редко, как о своем инструкторе вспоминали остальные сотрудники этого отдела.
В отделе культуры Киевского района Москвы для инструкторов было выделено две комнаты.
Первую, с тремя столами вдоль стены, занимали Аркадий Аркадьевич Будников, бывший подполковник-танкист, Степан Петрович Кружков, пехотный полковник в отставке, и сам Андрей.
Вторую комнату не занимали, оккупировали, Мила и Эльвира. Первая окончила кооперативный техникум, вторая – институт культуры. Обе были замужем и имели такое изобилие домашних дел, что оно вполне могло тянуть на качественную характеристику «куча».
Чем занимались все пятеро никто, включая их самих, не знал. Но так, как круг обязанностей инструкторов отдела культуры был очерчен не четко, вернее, был столь размыт, что мог представлять из себя не только круг, но и любую другую, самую замысловатую, фигуру, то это никого и не интересовало.
