И актеры любили приходить к Ермакову. Возможно потому, что видели, как искренне радовался Иван Федорович, встречая щедрый талант. Спектакли этого необыкновенного человека почти не дошли до нас. Жизнь в прямом эфире — мгновение. Но в 1961 году был записан на пленку «Очарованный странник», где играл Н. Симонов. Актер, хорошо запомнившийся миллионам зрителей образом Петра I в одноименном кинофильме. Я помню его репетиции с Ермаковым, во время которых неистовый, яростный талант Симонова, не терпевший полумер, выплескивался без остатка, заражая партнеров. Рядом с ним нельзя было играть плохо. Ему надо было соответствовать. Это прекрасно ощутила тогда еще совсем молодая Татьяна Доронина. Она зажглась от могучего яркого пламени и вспыхнула своим удивительным светом.
Критика находила много недостатков в этом спектакле. Но, по-моему, были они за счет той весьма несовершенной техники, с помощью которой производилась запись. Однако главные герои — Грушенька и Флягин — в шестидесятые годы вызывали справедливое восхищение, как впрочем, и по сей день.
Я упомянул о несовершенной технике. Но разве смущала она Ивана Федоровича Ермакова, который тогда заставлял всех нас видеть ее завтрашний день? Немногословный, собранный, точный в репликах и замечаниях на репетициях, в свои свободные минуты он неузнаваемо преображался. Его голос можно было слышать в студийных коридорах или из полуоткрытой двери личного кабинета, правильнее сказать кабинетика, куда он частенько приглашал коллег порассуждать о возможностях видеозаписи, электронного монтажа, которыми уже пользовались в США, Японии... Но ведь он рассказывал и о том, о чем еще никто не знал во всем мире — о телемостах. Да, Ермаков говорил, что с помощью телевидения мы сможем встречаться и беседовать напрямую с режиссерами Франции, Германии, Италии. Ему не пришлось дожить до времени, когда сбылись его предвидения. Но если бы он увидел день сегодняшний, то искренне порадовался бы и успехам техники, и тому, что Ленинградская студия, несмотря на разные этапы своего развития, сумела сохранить свое лицо и по-прежнему радует зрителей смелостью поиска, оригинальностью передач, творческим горением — тем, что сумел заложить с первых дней ее существования Иван Федорович Ермаков.
Я прожил в коллективе молодой, но уже сложившейся студии Ленинградского ТВ, год. Загружен был, что называется, с головой — литературные альманахи, спектакли: «Третья патетическая», «Мужество не умирает», «Шестеро любимых» — своеобразный экскурс по пьесам Арбузова, сценарий которого написал для меня кинорежиссер И. Авербах. Но вот, поди же, пришла весна, а вместе с ней обострение хронической ностальгии по родной земле. А тут еще вместе с председателем Комитета Гостелерадио СССР Кафтановым приехал главный режиссер только что родившейся студии Грузинского телевидения Ш. Киласанидзе и пригласил меня к себе работать. Я пришел в смятение. Хотелось поехать в Тбилиси, начать совершенно новое дело, и в то же время жалко было бросать Ленинград. Как бы все повернулось, не знаю, если бы Кафтанов не предложил поехать в Тифлис на три года, а потом вернуться на Ленинградскую студию. Это и решило мой отъезд. Хотя работать в город на Неве я больше не вернулся.
ВРЕМЯ ПОИСКОВ, ВРЕМЯ ОТКРЫТИЙ. ТЕЛЕСТУДИЯ В ТБИЛИСИ
Если храмы действительно воздвигались на самом видном месте города, то первую Грузинскую студию телевидения можно было считать храмом. Вместе с горой Мтацминда поднималась она над Тбилиси и скромно пряталась от людских глаз в уютном парке, разбитом на самой вершине. Прятаться было совсем не трудно, ибо «храм» представлял собой одноэтажное здание, сорок квадратных метров площади которого и были той самой точкой, откуда прямым эфиром на всю Грузию шли телевизионные передачи.
Один режиссерский пульт управления, три телекамеры, не покидающие помещения, и все... По сегодняшним представлениям, преддверие каменного века. Но ведь это было начало шестидесятых годов. Телевидение делало первые шаги, и убогая, по современным понятиям, техника казалась чудом или, вернее, она позволяла чудо, благодаря которому в зрительный зал превращалась вся республика. Разве могла не вдохновить такая аудитория подлинного актера! Лучшие из них поднимались на вершину Мтацминды вместе с известными театральными режиссерами. Они несли свои великие замыслы, передать которые было необходимо средствами все той же убогой техники. Как это делать, никто не знал. Не было ни рецептов, ни какой-то единой установки — все надо было открывать самим.
