Конечно, это было не его делом. Если бы ей даже захотелось продать все свои драгоценности, это касалось только ее. Но почему не сделать это открыто? Она легко могла бы получить за изумруд тысяч пятьдесят, а то и больше. Тайная продажа кому-то типа Ломакса превращала все это в какой-то жест отчаяния.
Энтони снова напомнил себе, что это его не касается, но, тем не менее, потянулся к телефону. После нескольких звонков ему удалось выудить лишь обрывки информации в ответ на свои осторожные расспросы — ничто не указывало на то, что у Стирлингов были какие-то финансовые проблемы. Но это еще ничего не значило — семья могла быть на шаг от финансовой гибели, но скрывать это от своих друзей и знакомых. Много старых гордых фамилий истощили все свои ресурсы, стараясь поддерживать видимость благополучия.
Стирлинги могли быть в такой же ситуации, хотя шесть месяцев назад, когда Энтони был в Европе, незадолго до того, как Джеймса разбил паралич, он купил своей дочери безумно дорогой спортивный автомобиль — последний в длинном списке экстравагантных подарков.
Конечно, болезнь Джеймса требовала расходов, и немалых, но его финансовое положение, по крайней мере, внешне было всегда очень солидным. Стефани училась в самых дорогих частных школах, носила самую изысканную одежду, владела полдюжиной чистокровных охотничьих собак и парой породистых лошадей. Старший Стирлинг щедро тратил на нее деньги, и ей не приходилось выпрашивать их у него, да и сам он был известен как человек с дорогостоящими вкусами. Он не был коллекционером, подобно Энтони, но не однажды платил фантастические суммы за какое-либо произведение искусства или понравившуюся ему безделушку.
Чем больше Энтони думал об этом, тем сильнее росло его любопытство. В прошлом эта черта характера не раз доводила его до беды. Он напомнил себе об этом, но, тем не менее, взял футляр с изумрудами и покинул кабинет.
Полчаса спустя он припарковал машину у подъезда старого элегантного особняка и приблизился к тяжелым, обшитым дубовыми панелями дверям. Было девять часов вечера, и он не был уверен, что она дома. Она могла быть кем-то увлечена или присутствовать на каком-либо блестящем приеме.
Он дернул дверной колокольчик. Две минуты спустя дверь открыл чопорный дворецкий, который тотчас потерял свою обычную бесстрастность, когда узнал посетителя.
— Мистер Стивенс…
— Привет, Томас.
Энтони шагнул внутрь, не желая ждать, пока его пригласят.
— Мисс Стирлинг дома?
— Думаю, да, сэр.
Томас восстановил свое душевное равновесие, его старое лицо снова стало непроницаемым. В молодости он объездил с хозяином весь мир. В то время богатые люди возили с собой личных слуг независимо от того, в какой уголок земного шара они направлялись, и Энтони всегда думал, что Томас мог бы рассказать множество невероятных историй о тех, полных приключений, временах.
Но Томас, служивший в доме Стирлингов с тридцатых годов, принадлежал к старой школе. Он обладал верностью слуг прошлого столетия, которую нельзя купить за деньги, и что бы он ни думал о своем хозяине, находясь у него на службе в течение пятидесяти лет, он держал это при себе, как и свои эмоции. Но Энтони уловил слабый намек на замешательство в его бесцветном голосе.
— Но она не принимает? — спросил гость умышленно насмешливо.
Выражение лица Томаса не изменилось.
— Если вы будете добры подождать, сэр, я осведомлюсь.
— Я подожду в библиотеке.
Десять лет нога Энтони не переступала порог этого дома, но он безошибочно направился к короткому проходу, который вел к заполненной книгами комнате в задней части дома. Однако, перед тем как покинуть холл, он помедлил и оглянулся назад.
— Томас… я слышал о болезни Джеймса. Как он?
Дворецкий, стоявший уже одной ногой па ступеньке лестницы, бесстрастно взглянул на него.
— Умирает, сэр, — сказал он без всякого выражения и стал подниматься по ступеням.
Энтони слегка нахмурился. Он редко виделся с Джеймсом последние десять лет, но до этого они были очень близки. Их объединяла любовь к искусству и антикварным вещам, и, несмотря на разницу в возрасте, у них было множество общих тем для разговора. В то время как Энтони был любителем, инстинктивно чувствовавшим подлинность вещи, Джеймс в юности работал с самыми знаменитыми исследователями и археологами своего времени и наслаждался, рассказывая о тех замечательных днях.
