— Томас, не начинайте, пожалуйста. Я уже достаточно наслушалась от Энтони. Этот вор не изменит ничего в моих планах, кроме того, что я тронусь в путь быстрее. Пусть я потерплю неудачу, но я не хочу провести остаток моей жизни, сожалея о том, что даже не попыталась найти распятие.
— Распятие не стоит того, чтобы из-за него умирать. Ваш отец никогда не простит себе, если что-либо случится.
— Ничего не случится.
— Я знаю вас, мисс Стефани. Знаю, какое значение имеет распятие для вас. И верю, что вы его найдете там, где оно лежит все эти годы, или же в руках кого-то, кто попадет туда первым. Но я также полагаю, что это будет нелегко и опасно. Я не хочу, чтобы вы забывали, что значите для вашего отца больше, чем что-либо еще в мире. Он первый послал бы это распятие к черту, лишь бы вы не пострадали.
Для Томаса это была длинная речь, и Стефани мало что могла возразить. Она просто кивнула и сказала:
— Я знаю это, поверьте мне. Не беспокойтесь, я буду осторожна.
Поскольку его лицо оставалось таким же невыразительным, как обычно, она не была уверена, что он поверил в ее обещание.
— Вы уезжаете сегодня?
— Если смогу достать билет на самолет в Париж.
— А что с мистером Стивенсом? — спросил Томас.
— Он не участвует в этой игре.
Через минуту Томас произнес:
— Вы можете позволить себе гордость?
Его вопрос нельзя было проигнорировать, и Стефани вынудила себя улыбнуться.
— Нет. Но это не только гордость. То, что я сделала ему, непростительно, и у него нет причин хотеть помочь мне теперь. У него множество причин хотеть обидеть меня, я не позволю ему использовать распятие как оружие.
— А он может так поступить?
Стефани слегка пожала плечами, потому что не была в этом уверена, затем сказала:
— Мне лучше попробовать заказать билет и закончить сборы. Если папа спросит обо мне, скажите, что позже я поднимусь к нему, чтобы проститься.
— Хорошо.
Стефани повезло — она заказала билет на дневной рейс.
Со сборами пришлось поторопиться, но, по крайней мере, спешка отвлекла ее от мыслей об Энтони и о том, что кто-то еще мог отправиться за распятием.
Около полудня она зашла в спальню отца. На прощание с ним у нее осталось меньше времени, чем ей хотелось бы, особенно если учесть его хрупкое здоровье, и ее мучило чувство вины, что она оставляет его на несколько дней или недель одного.
Она села на стул около его постели и кивком отпустила сиделку. Стефани несколько минут молча глядела на дремлющего отца.
Внезапно его глаза открылись, пристально посмотрели на нее и постепенно прояснились.
— Привет, принцесса, — прошептал он.
— Привет, папа, — улыбнулась она ему. — Томас уже сказал тебе? Я уезжаю в Париж.
Его серые глаза засияли.
— Ты едешь… за распятием?
Она кивнула, взяла его руку и приложила к своей щеке.
— Папа! Веди себя хорошо, ладно? Слушайся Томаса и сиделку. Я вернусь домой как можно быстрее.
Его взгляд, снова затуманившийся, скользнул по комнате, затем вернулся к ее лицу.
— Да, — пробормотал он. — Да. Будь осторожна. Распятие не то, что ты думаешь. Нечто другое. Не записывай. Скажи Энтони: «Его спрятали внутри, как часы…»
Его глаза тяжело закрылись, он заснул.
Она не поняла, что он имел в виду, и не могла тратить время на обдумывание этого. Она наклонилась, нежно поцеловала отца в щеку и вышла из комнаты.
Сидя в самолете и глядя в иллюминатор на серые волны Атлантического океана далеко внизу, она думала, не пытался ли ее отец сказать ей нечто крайне важное. У нее было неприятное ощущение, что она что-то пропустила в его словах. Но что?
Она чувствовала себя сейчас слишком усталой, чтобы разрешить эту задачу. Расстояние между нею и отцом все увеличивалось, как между нею и Энтони. Что он подумает, когда обнаружит, что она уехала? Что сделает? Она не знала. Она жалела, что его нет рядом, и ненавидела себя за это. Она казалась себе очень одинокой.
Энтони провел все субботнее утро на телефоне. Он давно обнаружил, что, имея достаточно нервов, связей, настойчивости и денег, можно добыть любую информацию в любой час дня или ночи.
Благоразумие полетело к черту. На этот раз он не намекал с осторожностью, а откровенно раскапывал факты. К полудню он знал, что Джеймс Стирлинг сделал серию неудачных вложений до того, как его хватил удар; чтобы ликвидировать потери, невыгодно продал недвижимое имущество и заложил дом. У него была куча долгов и незастрахованные медицинские счета.