Херрон вставил почти полную тарелку в гнездо мусоропровода.
– Ты почти прав. Жизнь бесполезна, не стоит и гроша. Но если бы ты был прав абсолютно, зачем такой энтузиазм по отношению к смерти.
Теперь его изумляли не только исчезновение аппетита, но и собственные мысли.
– Я абсолютно прав, – сказал берсеркер. Несколько секунд Херрон стоял неподвижно, как будто размышляя, хотя в голове была космическая пустота.
– Нет, – сказал он. И замер, ожидая карающего удара.
– В чем я ошибаюсь?
– Я сейчас покажу.
Он покинул камбуз. Ладони вспотели, а во рту стало сухо, как в сердце пустыни. Почему этот чертов берсеркер не может прикончить его на месте и не валять комедию?
Полотна стояли рядами, стеллаж над стеллажом. На корабле места было мало, поэтому стеллажи имели особую конструкцию. Херрон нашел нужную секцию и выдвинул ящик. Хранившийся внутри портрет развернулся вертикально, зажглась подсветка. Специальная система возрождала все богатство красок, скрытое под прозрачным слоем статпокрытия.
– Вот где ты ошибаешься, – сказал Херрон. Сканер робота изучал портрет секунд пятнадцать.
– Поясни, что ты мне показываешь?
– Склоняю голову! – воскликнул Херрон. – Ты признаешь собственное невежество. И даже задаешь вразумительный вопрос, хотя и несколько широкий. Сначала скажи, что ты видишь.
– Вижу изображение жизнеединицы, третья пространственная компонента незначительная, изображение двумерное. Изображение запечатано между прозрачными защитными покрытиями, прозрачными для электромагнитных волн, видимых глазами человеков. Изображена человеческая жизнеединица, мужского пола, молодая, в хорошем физическом состоянии, судя по внешнему виду. В руке молодой мужчина держит часть своего костюма...
– Это молодой человек с перчаткой, – перебил Херрон, которому надоела мрачная игра. – Картина называется "Юноша с перчаткой". Твое мнение о ней?
Пауза в двадцать секунд.
– Это попытка восславить жизнь, показать, что жизнь есть добро?
Херрон, смотревший на тысячелетний шедевр Тициана, не слушал машину. Он думал о собственных работах с горечью и безнадежностью.
– Теперь ты скажи мне, что это означает, – равнодушно приказала машина.
Ничего не ответив, Херрон отошел, оставив ящик открытым. Робот шагал рядом.
– Ответь на мой вопрос или я накажу тебя.
– Если тебе нужно время, чтобы подумать, мне оно тем более необходимо.
Но при упоминании наказания внутри у Херрона все сжалось. Неужели боль значит больше, чем смерть? Херрон всегда презирал желудок.
Ноги принесли его к мольберту. Глядя на негармоничные, болезненно-рваные линии, которые всего какие-то минуты назад так ему нравились, он почувствовал отвращение ко всему, что создал за последние годы.
– Что здесь изображено? – спросил берсеркер. Херрон раздраженно вытирал забытую кисть.
– Я пытался проникнуть в твою сущность, передать ее с помощью полотна и красок, как на изображении, которое ты только что видел. – Он показал в сторону хранилища. – Мои попытки провалились. Так бывает у большинства художников.
Еще одна пауза. Херрон затаил дыхание.
– Ты пытался восславить меня?
Херрон сломал испорченную кисть и швырнул на пол.
– Называй это, как тебе нравится.
На этот раз пауза была короткой. Потом робот развернулся и затопал к шлюзу. К нему присоединилось несколько металлических собратьев. Донесся шум, кажется, работал тяжелый молот. Допрос на время был отложен.
Херрону не хотелось думать ни о своей картине, ни о своей судьбе, поэтому он стал думать о шлюпке капитана Гануса. "Только нажми кнопку", так, кажется, сказал капитан.
Херрон улыбнулся: если берсеркер в самом деле такой рассеянный, побег может получиться.
Но куда бежать? Писать картины он уже не сможет, и вообще, едва ли у него есть талант. Все, что было для него ценно, сейчас хранилось здесь и на других кораблях, покидающих Землю.
Вернувшись в хранилище, он выкатил раму с "Юношей с перчаткой" и покатил на корму, как тележку.
Возможно, пока жив, он еще сумеет сделать кое-что полезное.
Статпокрытие делало картину слишком массивной, но он попробует уместить ее в шлюпке...
Но все же, что задумал капитан Ганус? Едва ли его волновала судьба Херрона...
