Гнев Викария копился давно. Так считал Защитник Белам, который в одеждах королевского пурпура молча стоял и ждал, пока минует гроза: гнев копился как раз для того, чтобы его можно было разрядить, излить безопасно в уши самого доверенного из аудиторов и друзей.
Очередная тирада Викария была направлена против военных и теологических противников, но ее прервали в середине. Снаружи что-то заскрежетало, потом глухо ударило. Закричали рабочие. Викарий подошел к окну-балкону, выглянул во двор. Белам знал, что во дворе сгружали большие мраморные блоки: сегодня же прославленный скульптор выберет подходящий блок и начнет работу над статуей Набура.
Впрочем, какая разница? Каждый из восьмидесяти предшественников Викария жаждал осчастливить потомков этим знаком мирской славы.
Викарий отвернулся от окна, взметнув полы белой рясы. Он заметил неодобрительное выражение на лице Белама.
Сердитым тенором, уже сорок лет похожим на голос старика, Викарий произнес:
– Статую мы поместим на Большой площади, дабы величие Храма и нас самих было укреплено в глазах мирян!
– Да, мой Викарий, – спокойно ответил Белам. Вот уже несколько десятилетий, как он носит звание Защитника Веры и Принца Храма. На его глазах приходили и уходили многие, и дурное настроение Викария не было для него чем-то необычным.
Набур решил, что проблему нужно рассмотреть подробнее.
– Белам, повышенное уважение нам необходимо.
Неверные и еретики дробят врученный в наши руки мир.
– Последнее вырвалось, как крик из глубины сердца Викария.
– Твердо верю я, мой Викарий, что и вера наша, и армия – все выйдут победителями.
– Победят? – Викарий величаво прошествовал к Беламу, искривив губы в горькой насмешливой улыбке.
– Само собой! Когда-нибудь. Еще до конца мира! Но сейчас, Белам, сейчас Святой Храм изранен и кровоточит, и мы... – Голос Викария упал до чуть слышного шепота. – И мы переживаем тяготы немалые. Немалые и многочисленные, Белам. Тебе не понять, не поднявшись на наш трон.
Белам поклонился с молчаливым и искренним почтением.
Викарий принялся мерить зал шагами, полы белого одеяния развевались. Но сейчас у него была цель. С заваленного бумагами рабочего стола он взял брошюру, потрепанную от многократного чтения, помятую, как если бы ее неоднократно швыряли через всю комнату.
Беламу брошюра была хорошо знакома. Еще одна причина сегодняшней грозы, подумал он с привычным холодом изощренного в софистике теолога. Сравнительно небольшая заноза. Но именно эта колючка ужалили Набура в нежнейшую часть его тщеславия.
Набур потряс книжицей перед Беламом.
– Ты отсутствовал, Белам, мы не могли обсудить вот это... предательскую мерзость мессира Винченто! Так называемый "Диалог о движении приливов!" Ты читал?
– Я...
– Гнусного писаку интересуют вовсе не приливы. Цель брошюры – еще раз возвестить миру о еретических бреднях автора. Он мечтает превратить надежную твердь под ногами в пылинку, отправить нас в полет вокруг солнца! Но этого мало! Ему и этого мало!
Белам нахмурился, он был откровенно озадачен.
– В чем же дело. Викарий?
Набур, пылая гневом, наступал на него, словно Защитник был в чем-то виноват.
– В чем дело? Я тебе расскажу! Брошюра написана в форме спора трех лиц. И под лицом, которое защищает традиционные идеи и именуется, следовательно, как "простодушный" и "стоящий ниже уровня развития достойного человека", под этим персонажем Винченто подразумевает нас!
– О, мой Викарий! Набур решительно кивнул.
– Именно нас. Некоторые наши слова вложены прямо в уста простака!
Белам с сомнением покачал головой.
– Винченто всегда легко увлекался спором, вдавался в крайности. Я склонен все же думать, что ни в этой, ни в других брошюрах он не стремился унизить достоинство моего Викария лично или Святого Храма вообще.
– Я знаю, к чему он стремился – едва не заорал Викарий Набур, а потом он, самый высокочтимый и самый, – возможно, – ненавидимый в мире, несущий самый тяжкий – как он считал, – богом данный груз обязанностей, застонал и, как испорченный, балованный ребенок, шлепнулся в кресло.
Разрядив гнев, Викарий вскоре пришел в спокойное, рассудительное состояние ума.
