– Спасибо, зайду, – сказал я и, не дожидаясь, пока он повернётся спиной, закрыл дверь.
Ни Лёня, ни тот в чулках не были похожи на Ройтманов, Рудерманов, Лихтенштейнов, записывающих поэтические откровения нотами букв. А может, и к лучшему – с одухотворёнными я бы чувствовал себя потерянным, атак…
Пора собираться на вечеринку в синагогу. В чемодане завалялась пара носков и трусы, стиранные гостями ещё в Москве. Брюки, пусть и с пятном кетчупа на коленке, зато почти не надёваны. А может, спецодежду выдадут, тогда надену колготки, шляпу, парик с завитушками и на время стану неотличим от них, стану частью своего народа. Я вдруг подумал о застрявшей лошади, о том, как она нелепостью похожа на меня, нырнувшего в зазеркалье, но ещё не просочившегося. А может, ну его, шабаш, может, лучше на третий этаж к Лёне, надраться водкой из холодильника не по-детски? Кауфман какую-нибудь интеллигентную отзвонить, у Лёни их в записной книжке наверняка как сайры в рыбацкой сети. А может, в синагоге тоже будут девчонки? Тогда приглашу на танец какую-нибудь и недвусмысленным взглядом в декольте дам понять, что рассчитываю на продолжение. Лишь бы водка была.
Водка в синагоге была, был и коньяк, и красное вино. Ящики со спиртным стояли у входа. Я поднялся на второй этаж, привлекая внимание посетителей непокрытой головой. Один из заботливых посыльных протянул чёрную кипу и, извиняясь, сказал:
– Здесь так принято.
– А я думал, униформу выдадут, а не только тряпочку эту, – печально произнёс я, прикрепляя кипу к волосам заколкой.
– Выдадут, конечно, но позднее. Всё зависит от темпа сближения наших позиций по вопросам возникновения и устройства мира.
«Как ажурно сказал: сближения позиций по вопросам… Прав был этот с третьего этажа – зазомбируют, посадят на иглу, замотают в чёрную смирительную униформу, и что тогда?»
Я сидел за столиком, сервированным кошерными угощениями и спиртным, и пил всё подряд. Женщин на вечеринке не было, и мне вдруг стало мучительно жалко, что не подошёл тогда к Кауфман и не сказал патетически: «Нас вместе занесло на Обетованную землю ветром случая, так почему бы не сделать первые робкие шаги, держась за руки?» Она бы улыбнулась тонкими губами и непринуждённо кивнула головой. И тогда… тогда не пришлось бы после синагоги идти к Лёне и догоняться дешёвой водкой из холодильника.
Он наверняка ждёт на лестнице или стоит за дверью, прислушиваясь к моим шагам. Он ждёт, этот маленький человечек с ниспадающими брюками. Он пропах обидой, злобой и ненавистью. Заманили, обманули! А может, на самом деле за ним гонялись евреи, устраивали засады? Он обходил западни, путал следы, но искусные сохнутовские ловцы подкараулили его совсем недалеко от входа в родной подъезд и, не дав попрощаться с русской женой и детьми, запаковали в самолёт и привезли сюда. За мной в Москве не гонялись евреи, не вкладывали в библиотечные книги листовки сионистского содержания, не предлагали добровольно изменить место жительства, я сдался сам.
Иду домой по узким тёмным улочкам. Ни посыльных, ни одухотворённых, люди шариками закатились в лузы. За шторами – стук тарелок, урчание спускаемой в унитазах воды, хохот взрослых, плач детей. На смену им скоро придут звуки ночи, шепоты, стоны страсти. Поднимаюсь по лестнице на цыпочках, чтобы проскочить незамеченным. Он не спит, ждет, прислушиваясь к подъездным шорохам. Как назло, ключ падает на каменный пол. Резкий звук эхом прокатывается по лестничным пролётам, отражается от ступенек, заползает в дверные щели. Он уже спускается в халате нараспашку, в тапочках и подклеенной кипе. Что-то спрашивает, говорит о женщинах, шутит об интимном, я киваю головой, чтобы хоть как-то поддержать беседу. «Значит, завтра, ровно в семь! Заждались рыбки, рыбоньки, воблочки солёненькие», – он слезится похотью.
Не хочу к солёным рыбонькам, не пойду. Вот если бы Кауфман… она отвечала с достоинством, хоть и очень устала.
– Ну и ходи к этим в чулках, они тебя научат с книжкой оргазмировать. – Он выходит, демонстративно хлопая дверью.
Дни похожими булыжниками мостили дорогу, лошадь медленно просачивалась за зеркало. Я начал привыкать к маленькой обшарпанной квартирке, к виду из окон, начал привыкать и к грязным рассказам Лёни об интимных особенностях русскоязычных израильтянок. Но вдруг в привычное течение дней, дней со вкусом сока манго и грецких орешков в меду ворвалась война, первая война в Персидском заливе.
