– Эрнст, ты не хочешь поговорить с ним? Он такие странные вещи говорит!
– Мама, это еще зачем?
Из глубины далекой родительской квартиры донеслось недовольное бормотание.
– Все время я ему звоню, – слышал господин Леман голос матери. – А ведь это была твоя идея…
– Мама, что происходит? Может быть, ты сначала спокойно поговоришь со своим мужем? А потом перезвонишь? Не забывай, сколько это стоит. – Господин Леман выложил еще один козырь.
Но мама не слушала его. Господин Леман, на котором были только трусы, а он всегда спал в трусах, одна из его прежних подруг объяснила ему, что голым спать негигиенично и что кипячение грязных простыней, о котором господин Леман ее в общем-то никогда и не просил, – это просто свинство по отношению к окружающей среде, попытался использовать время, пока его мать не давала остыть конфликту, которому тоже, вероятно, шел тридцатый год, и направился на кухню, чтобы там, при максимальном натяжении обоих телефонных проводов, прямого, но постоянно запутанного, и второго, по природе своей спиралевидного, выпить несколько стаканов водопроводной воды и сварить кофе.
– Алло, алло, – кричал он в трубку, с трудом зажигая газ на плите, – я слушаю тебя, – крикнул он, засыпая в турку две ложки кофе, но на самом деле он наслаждался передышкой, хоть ему и приходилось неудобно наклонять голову, чтобы оставаться в игре.
– Это ты всегда говоришь, что нужно ему позвонить, а звонить приходится мне.
– Я… не…
– Сколько это может продолжаться… Кто только что…
– А что, я, что ли, виноват…
– И так годами, а потом он говорит, что мне надо было…
– Я не говорил, что… я только сказал, что нужно сообщить ему…
– И что это значит – ему нужно сообщить, кто будет сообщать-то, если не я?
– Что сообщить? – бросил в эфир господин Леман, который терпеть не мог кофеварок и к тому же полагал, что использование фильтров явилось одним из крупнейших недоразумений в истории кофе, ведь нефильтрованный кофе вредит здоровью гораздо меньше, потому что все те взвешенные частицы, которые задерживает фильтр, способствуют распространению действия кофеина на больший период времени и тем самым позволяют избежать негативного воздействия на кровообращение, и вот он налил в чашку напиток, который он, с тех пор как сломалась его кофеварка, эвфемистически называл ковбойским кофе. – ЧТО СООБЩИТЬ? – крикнул он в трубку, скорее не от волнения, а из простого желания покончить с этим бредом. – АЛЛО, АЛЛО, МАМА, АЛЛО, МАМА, АЛЛО, МАМА, МАМА…
В этот момент, и это было неприятно для господина Лемана, которого уже давно перестало волновать, что о нем думают соседи, потому что он считал их всех асоциальными придурками, прежде всего из-за того, что они страдали склонностью к жареным полуфабрикатам и периодически окуривали его квартиру дешевым жиром, – в этот момент в стену громко постучали. Это та идиотка с растаманскими патлами, подумал он, и испугался недоразумений, которые могут возникнуть, если именно эта женщина услышит, как он громко и долго зовет маму.
– Да что тебе, Франк? – проявилась наконец та самая мама.
– Мама, это ты мне позвонила, ты забыла? А я вынужден стоять тут и слушать ваши ссоры…
– Да это не ссора, с чего ты взял, что мы ссоримся, ссора – это что-то совсем…
– Не забывай, сколько это стоит, – снова предостерег мать господин Леман. – И скажи же мне наконец, что тебе нужно, ну пожалуйста, – он унизился до того, чтобы сказать «пожалуйста», – мама, что же тебе нужно?
– Разве нельзя хоть иногда позвонить собственному сыну и без всякой…
– Можно, мама, – прервал ее господин Леман успокаивающим тоном, – конечно можно.
– Разве нужно каждый раз давать отчет, когда звонишь собственному…
– Да нет же, мама! Все в порядке. – Господин Леман постарался разрядить обстановку, которая, как он знал, могла нагнетаться до бесконечности, и это могло привести к чему угодно, даже вызвать слезы.
– Мы едем в Берлин!
К этому господин Леман не был готов, это был тяжелый удар. Такой тяжелый, что господин Леман замолк. Они едут в Берлин, они едут в Берлин, думал он и просто не мог себе это представить.
– Франк, ты слушаешь?
