— Мужчины всех женщин назад оттёрли, — пожаловался Сарос боярину.
Тот, растерянный, готу помочь не мог ничем. Лишь покрикивал иногда: «Уберите свои бородатые рожи!»
«Бородатые рожи» переглядывались и никуда убираться не соглашались.
— Кто говорить со мной будет? Зови, смелый человек, всех. Кто там ещё у вас? — недалеко от выхода пророкотал Сарос терпеливому и разумному руссу.
Вертфаст специальным рожком подал сигнал. Через толпу пробрались решительные молодцы, угрожая кинжалами, хлеща плетьми, быстро расчистили приличных размеров площадку и стали ждать новых указаний.
Возле арки ворот вырос походный шатёр. Туда понесли еду, скамьи, подушки. Смуглый и горбоносый Спор прошептал Вертфасту:
— Я хорошего пса на улице сыскал, прикормил, к себе приучил, но в доме он жить, видно, так и не сможет — дикий норов. С ним уж не совладать!
Зевак отгоняли подальше. Атмосфера приготовлений походила на действо загадочное, неопределённое, не ясно, что обещающее и что в себе таящее.
Сарос со Стемидом, выйдя на мост и вызвав советчиков, обсуждали состав своих переговорщиков. Готское воинство недовольно толпилось в поле. Слышались призывы погулять по улицам открывшегося города. Гвардейцы рычали, возмущались, заставляли ждать, в который раз неслись за указаниями к Роальду, что-то громко доказывавшему Саросу и другим.
Во всём парадном облачении лучшие мужи русского боярства и купечества вошли в шатёр. Там главные места уже заняли Сарос с друзьями и Вертфаст со Спором.
Спор сидел молча. Его пояс украшали несколько кинжалов, густо отделанных самоцветами. Карл тихо беседовал с Вертфастом. Стемид докладывал Саросу, что прошёлся везде, но зазноба друга как сквозь землю провалилась! Роальд по решению всех отбыл в войско — так, на всякий непредвиденный случай.
Со стороны города расселись в шатре и те, кто внешностью и одеянием своим сильно отличались от местных. Коллегия городских архонтов, как и готы, также выглядела на фоне смуглолицых людей довольно-таки бледно. «Что между ними и руссами общего?» — подумал Сарос. Поняв немой вопрос конунга, Карл на ухо ему стал разъяснять ситуацию:
— Вот эти копчёные орлы — заморские гости: торгуют, живут, дела тут решают... Наш приход им сильно не по душе, тем более что корабли их сожжены. Вертфаст боится, что уйдут в другое место, — городу это верная смерть.
— Все мы, великие люди этой земли, — с места мягким голосом начал Спор, — принимаем наших гостей, — Спор напряжённо крякнул, оглядывая лица, — и не можем не радоваться такому событию.
Карл тихо выдавал перевод для своих. Готы были покорены по-кошачьи ласковым обхождением и вкрадчивыми интонациями оратора, но Сарос вдруг заметил, как в него разом вперилось множество чёрных, непроницаемых, не то оценивающих, не то угрожающих глаз. На миг конунг перестал воспринимать перевод — в глубине души человек очень воинственный и любящий уважение, он взъярился от такой наглости незнакомцев. Зло глянул на молодого брюнета с глубокими ямами над красивыми скулами. И остальные купцы, напротив сидевшие, смотрели на него так же дерзко.
Не в силах переносить такую обстановку, Сарос поставил огромные, ободранные кулаки на колени и спросил:
— Чего они на меня так смотрят?
Вопрос относился ко всем присутствующим. Когда прозвучал перевод на греческий, в шатре воцарилась тишина.
— Мы должны понять гостей, прибывших из лесной страны, — снимая напряжение, заявил Вертфаст. — Тем более гости имеют огромную армию, — русс едва заметно, но многозначительно улыбнулся, — неотлучное нахождение в которой приучает обходиться без церемоний.
Саросу не очень-то понравилось объяснение светлого, однако он не подал виду, а мгновение спустя понял, что прозвучавшие слова — выгодное подспорье в замысловато начавшихся переговорах.
— Пристани наши скоро, очень скоро будут отстроены заново. Хорошо, что дело не дошло до городских пожаров, — послышался мягкий голос Спора, и заморские купцы, видимо, вспомнив о возможности ещё более худшей участи, потупили страстные взоры и подобрали себе другие, соответствующие их истинному положению, позы. Только красавец южанин упрямо следил за поведением Сароса, невзирая на первостепенное положение гота на этих вынужденных переговорах.
