— Да-а-а! — многозначительно протянул Женя. — Москва. Москва. Страна возможностей. Надо же такую работу не просто придумать, а еще и найти. Модель с идеальной формой черепа! Что мерить-то будешь? И вообще, пойдешь?
— Вряд ли, — неуверенно ответил я, а взгляд опустил на пол, будто там было нечто интереснее грязи.
— Почему? — искренне удивился сосед. Тонкости моей работы он знал хорошо. — Платят мало?
Парень с лошадиным лицом обернулся на меня. Поблымал блеклыми глазами и снова принялся мешать треклятые овощи. Я уже не мог дождаться, когда он их пожарит и уйдет.
— Про зарплату вообще разговора не было.
— По-моему меньше, чем сейчас, тебе нигде платить не будут, — усмехнулся Женя. — Так что и терять нечего, стоит идти.
— Не нравится мне там что-то. Предчувствие плохое, — признался я. — Что может мерить модель с идеальной формой черепа?
— Очки, — Женя открыл ножом тушенку и высыпал бело-коричневое содержимое в воду. — Может быть еще какие-нибудь устройства. Например, скобы, штифты какие-нибудь для тех, у кого челюсть поломана. Да что угодно можно мерить!
По кухне разлился запах вареного мяса. Слишком сильный, чтобы быть настоящим.
— Зубные протезы еще можно мерить, — вклинился в разговор парень с лошадиным лицом. — А еще глазные протезы.
— Для этого надо быть беззубым и не иметь глаз. Или глаза, — посмотрел на него Женя.
— Надо, — парень выключил конфорку и, взяв сковороду, ушел из кухни. Многие в этой квартире обходились без тарелок.
Мы проводили его глазами. После я встал и посмотрел на воду. Не закипела.
— Точно супом не поделиться? — жалостливо посмотрел на меня сосед. — А то мне тут одному много? — указал на маленькую и тощую кастрюльку, из которой и кот вдосталь не наестся.
— Однозначно, — присел я обратно на табуретку.
— А в эту контору ты все ж сходи, — Женя выключил конфорку. — Вряд ли там страшно. Раз их интересует форма черепа, а не отсутствие зубов и глаз, значит, там примеряют что-то другое. В конце концов, ты всегда можешь отказаться. Я бы, на твоем месте, сходил.
— Посмотрим.
На кухню стали заползать тени. Вначале они спрятались по углам, потом принялись осторожно выбираться в центр. За год проживания в Москве так и не привык к наступлению темноты в центральной полосе России. Долго здесь держится пограничное состояние, называемое сумерками. У меня, в родных Шахтах, если день, то солнечно и жарко. Если ночь, то темно и жарко. А пограничное состояние длится минут пятнадцать-двадцать.
Я включил лампочку, висевшую на проводах. Кухню залил тусклый желтый свет, нагнавший теней в перенаселенную квартиру. Суп на плите кипел — остывала электрическая печь долго.
— Как там, кстати, дела у твоей группы? — поинтересовался Женя.
При знакомстве, в порыве пьяного угара, наврал ему, что сколотил команду. Даже название сообщил, но уже забыл его. Рассказал, какие у нас грандиозные планы и замечательные хиты, что продюсер обещал поднять на невообразимые высоты. Теперь приходилось врать о несуществующих концертах, репетициях, студии, музыкантах, альбомах.
— Да все нормально, — постарался придать голосу непринужденный тон, взгляд сам собой опустился в пол.
— Когда уже станешь знаменитым? Представляешь, приезжаю я домой, сижу с родителями, смотрю телевизор, а тут выступаешь ты! А я им и говорю, что с этим пацаном жил в одной комнате, соседями были. Мама восхититься, а папа, наверно, поначалу не поверит. Ты там говорил, что-то про тур. Когда он начнется?
— Думаю осенью, — каждое слово давалось с трудом, будто весило двадцать килограмм.
— Всероссийский? — продолжал пытать Женя.
— Да.
— Классно тебе, — улыбнулся он. — Мечта сбывается.
— Угу, — немного подумал и добавил. — Только мечта у меня чуть изменилась. Хочу жить в свое удовольствие.
Женя внимательно на меня посмотрел, даже неуютно стало от его пристального взора.
— Настоящая мечта всегда одна. Она как солнце, за которым мы идем по жизни.
— Значит, у меня изменилось солнце.
— Солнце не меняется, — наставительно сказал он. — Либо ты идешь за ним, либо ты идешь от него.
— Ты что себя философом возомнил? — Допил я пиво и грохнул бутылку о стол.
