Белый яд - страница 28

— Успокойтесь и не шумите, — сказал Джонс, становясь перед вскочившим со стула Николаем Львовичем.

— Сиди, Коля, пожалуйста, смирно. Никуда с тобою пойти нельзя. Ты вечно скандалишь. Оставался бы дома.

— Ого!

— Часто ли бывают у вас такие припадки? — спросил танцовщицу раджа.

— Такой в первый раз, в России у меня были другие.

— Джонс рассказывал мне об этом, но я думал, что вы давно поправились. Лечились вы у кого-нибудь?

— Да, у известного в России профессора. Не могу вспомнить его фамилии. Его зовут Петр Францевич. Он часто бывал в Индии. Маленький такой, с бородой. От него-то я и узнала, что вы чуть не умерли.

— Не от него, а ты сама видела раджу почти мертвым, — перебил жену Николай Львович. — Вы не можете представить себе, господа, что этот ученый проделывал с нею.

Тут Николай Львович в сбивчивых выражениях передал, как хотел вылечить жену его Петр Францевич.

Раджа задумался.

— Я догадываюсь, в чем дело, — сказал он через минуту. — Когда в Нью-Йорке вы видели призрак, было четыре часа дня, у вас же в столице было десять вечера. Поэтому и припадки слабости случались с вами по вечерам. Профессор хотел вам вернуть вдохновение, я же вам верну вашу душу. Вторую, конечно…

— Прошу оставить мою жену в покое. А то, если вы начнете начнете возвращать ей какую-то вторую душу, — ее покинет, пожалуй, и первая.

— Не отложить ли лечение до более удобного времени? — заметил хозяин дома. — Не забудьте, почтенный магараджа, что больная — моя гостья.

— Откладывать нечего. Будьте покойны и, пожалуйста, мне не мешайте.

Раджа отошел от стола и обвел всех глазами, остановив взгляд свой немного дольше на муже танцовщицы. Все сразу замолкли, а Николай Львович так с открытым ртом и застыл.

Подойдя к Вере Георгиевне, индус поднял ее с дивана и, поставив невдалеке от себя, стал напряженно смотреть ей в глаза.

Вокруг него засверкали красные лучи и протянулись толстыми нитями к танцовщице.

Скоро вся комната наполнилась искрящимся туманом, в котором постепенно вырисовывался призрак женщины, похожей на балерину.

Это был ее двойник, ее вторая душа, покинувшая тело по воле индийского князя. Видение двинулось было к стоявшей с закрытыми глазами Вере Георгиевне, но неожиданно повернулось и направилось к радже.

Вдруг очертания его стали делаться неясными, расплывчатыми.

Видение стало таять и, обратившись в туман, окутало индуса.

— Ого! — вскрикнул Николай Львович. — Смотрите, что это с раджою?

Все поднялись со своих мест.

Раджа страшно изменился. Он побледнел, весь осунулся, дрожал и еле держался на ногах.

Изредка в глазах его еще вспыхивали красные лучи, но они не достигали до Веры Георгиевны.

Вдруг индус покачнулся.

Мистер Джонс бросился к нему, но опоздал.

Стиснув руками голову, раджа с жалобным криком упал на пол.

Недели через две Анна Петровна получила от своей подруги письмо, в котором та сообщала ей о своем успехе в Париже, о встрече с раджою и об обстоятельствах, при которых он скончался.

«Удивительнее всего то, — писала Вера Георгиевна, — что я совершенно здорова, хотя раджа и не успел меня исцелить…».

— Это понятно, — заметил Петр Францевич, присутствовавший при чтении письма. — «Погиб властитель — от гнета дух освободился…».

— Вам все понятно, дорогой мой! — вскрикнула Анна Петровна. — Идите сюда, я вас расцелую. Знаете, я вами горжусь!

Давно уже отмечено умными людьми, что счастье — как здоровье: когда оно налицо, его не замечаешь. Но когда пройдут годы, — как вспоминаешь о счастье, о, как вспоминаешь!

Что касается меня, то я, как выяснилось это теперь, был счастлив в 1917 году, зимой. Незабываемый, вьюжный, стремительный год!

Начавшаяся вьюга подхватила меня, как клочок изорванной газеты, и перенесла с глухого участка в уездный город. Велика штука, подумаешь, уездный город? Но если кто-нибудь подобно мне просидел в снегу зимой, в строгих и бедных лесах летом, полтора года, не отлучаясь ни на один день, если кто-нибудь разрывал бандероль на газете от прошлой недели с таким сердечным биением, точно счастливый любовник голубой конверт, ежели кто-нибудь ездил на роды за восемнадцать верст в санях, запряженных гуськом, тот, надо полагать, поймет меня.