— Командир, есть предложение — следующих фрицев взрывать или использовать стволы, а то не по себе как-то.
— Да я не против, посмотрим по обстановке.
Сеню видно тоже допекло, да уж.
Пока ехали раздумывал, откуда Барановичи взялись, не иначе очередная подсказка. На дороге показалась телега, в ней на передке сидели два мужика с винтовками. Что-то мне в них не понравилось:
— Тормози, водила.
Выскочил из машины и встал по середине дороги. Подъехала телега — вот они полицаи во всей красе.
Остановив свой гужевой транспорт, подбежали и зачастили, везем дескать комуняку в райцентр, к коменданту Шульцу. От обоих несло самогонным перегаром за версту. Я их молча выслушал, а потом позвал — ком.
Зайдя за густые придорожные кусты, срезал полицейских короткой очередью из трофейного «шмайсера». Вернувшись, разрезал веревки, на руках избитого мужика. Осмотрел его внимательно на предмет переломов, но ничего кроме ссадин и ушибов не нашел.
— Повезло тебе, дядя, на нас нарвался. — Забирай за кустами винтовки — они жмурикам не понадобятся и делай ноги. — Победа будет за нами — и подмигнул ошалевшему мужику.
На том и распрощались.
Несчастная Белоруссия, за войну потеряла половину населения — больше двух миллионов человек.
Гребаный вождь, мало того, что немцы положили наших двадцать миллионов, так он сам в лагерях загубил с десяток.
— Я до тебя доберусь, бл. дь такая, мало не покажется. — Будем надеяться что в Барановичах закончатся наши карательные рейды, а там Москва и домой. — Сыт этой войной по горло, хватит.
На обеденную трапезу съехали с дороги и углубились в лесок. Остановились, найдя подходящую полянку. Основательно пожевали холодного мяса, запивая чаем.
— Семен, как ты считаешь, кем мы являемся с юридической точки зрения?
Сеня аж поперхнулся.
— Дык, хрен его знает.
— Даю подсказку — по Женевской конвенции.
Скуратов вообще впал в ступор, только обалдело хлопал глазами.
— И чему только вас в училище учили, а ведь офицер. — К твоему сведению, мы, как и прочие народные мстители, то бишь партизаны — просто бандиты и тати последние. — Потому немцы и вешали партизан предварительно нацепив табличку — «бандит». — По Женевской конвенции без формы и вне воинского соединения воевать не имеешь права, вот так вот, брат мой во Христе.
— Не может быть — пробурчал Семен.
— Как говорил товарищ Бендер — вы политически безграмотны, гражданин Скуратов, ну да ладно, со временем обтешетесь. — Ты здесь прибери, а я пойду деревце подходящее срублю.
— Опять на кол кого-то посадишь, вот ты и есть тать. — Нет, что бы по человечески пришел, увидел, застрелил.
— Да пошел ты, гуманист хренов — и я подался на поиски подходящей осинки.
В Барановичи, мы приехали засветло — место постоя нашли сразу. Заняли пустой частный дом — хозяева видимо эвакуировались от греха подальше.
Ночью, во сне, узнал имя нашего клиента — фон Бах-Зелевски — начальник СС и полиции. Возглавляет группу «Орел», штурмфюрер — генерал. В крови по макушку, так что кол свой заслуживал по праву. Всеми сведениями поделился с Семеном утром.
— Заводи агрегат, поедем в комендатуру, узнаем где располагается данный тип.
Благодаря гипнозу, узнали все в комендатуре, сам штурмфюрер разместился в бывшей гостинице «Советская» — она была забита эссэсманами, как килькой в банке. Пару часов понаблюдали в сторонке, хоронясь за хилым деревянным заборчиком, с диспозицией определились. По дороге на рынок, высказал свое мнение о будущей операции — опять придется работать холодным оружием, к сожалению.
— Да уж — сокрушенно вздохнул Семен — малейший шум, припрется весь вермахт.
— Эт точно, здесь плотность гансов зашкаливает все мыслимые пределы, значит сработаем тихо.
На многолюдном базаре продавалось все, начиная от презервативов и французских духов, до курей и живых поросят. Мы обходили ряд за рядом, приценялись и кое-что покупали. В первую очередь два десятка банок консервов, копченостей, домашней колбаски, зелени. Присмотрели годовалого подсвинка. Стали его осматривать на предмет гастрономии, а в это время, справа от нас, к бабульке торговавшей солеными огурцами, прицепились три полицая. Полупьяные хари с недельной щетиной вызывали омерзение. На свою беду, уроды вздумали поиздеваться над старушкой — они хохоча надкусывали огурцы и бросали их на землю. Красная пелена застила мне глаза, миг и я сминал горло самого здорового полицая. Сзади хлопнул дважды пистолет Скуратова, полицаи повалились с дырками в тупых башках. На их трупы я бросил третьего, с раздавленным горлом. Перегнулся через прилавок. Сунул старушке горсть рейхсмарок и сказал — беги, мамаша, отсюда, а не то арестуют.
