Несмотря на недостаток средств, мистеру Проктору в юности привили те же привычки к безделью и распущенности, которые сызмала свойственны большинству молодых джентльменов в Виргинии. Принадлежавшая ему земля была так плоха и так мало на что годилась, что ни одному из многочисленных кредиторов даже не пришло в голову оспаривать его права на неё. Но эта земля всё же позволяла ему числиться исконным землевладельцем, а следовательно, и избирателем. Опираясь на эти права, он глядел на всякого человека, добывающего хлеб собственным трудом, с таким же кичливым презрением и сознанием своего неизмеримого превосходства, как любой богатый аристократ в американских штатах. Он был так же надменен, так же ленив и вёл такой же распутный образ жизни, как самые богатые из его соседей, и так же, как они, он всё своё время отдавал азартным играм, вину и болтовне о политике.
К счастью, для мистера Проктора, жена его оказалась очень достойной женщиной. Ей не приходилось хвастать своим патрицианским происхождением, и когда её супруг, как это с ним нередко случалось, пускался в разглагольствования о древности своего рода, она прерывала его замечанием, что считает себя нисколько не хуже, хотя её предки, как всем известно, были самыми настоящими бедняками. Если бы исконной борьбе между аристократией и демократией суждено было разрешиться по образцу семьи Прокторов, то победа, вне всяких сомнений, должна была бы остаться за плебеями, ибо в то время, как муж её ничего почти не делал, кроме того что пьянствовал, развлекался и клался по окрестностям, миссис Проктор пахала, сеяла, сажала и собирала урожай. Если бы не её энергия и деловитость, мистер Проктор со своими аристократическими замашками довёл бы и себя и всю семью до такого разорения, что в конце концов стал бы только в тягость своим соседям.
Касси была для них ценным приобретением. Новая хозяйка, по-видимому, решила извлечь побольше выгоды из её пребывания в их доме. Прошло немного времени, и бедная женщина дошла до полного истощения от непосильной работы. Раза два, а то и три в неделю мистер Проктор возвращался домой совершенно пьяный. В такие дни он буйствовал, осыпал жену и детей бранью, а подчас и безжалостно избивал их. Касси не могла рассчитывать на лучшее обращение. И в самом деле, его необузданная пьяная грубость перешла бы все границы, если б миссис Проктор со свойственной ей решимостью не умела сдержать его. Вначале она пускала в ход ласку и лесть, стараясь по-хорошему успокоить его; если же это не помогало, она силой укладывала его в постель, а потом брала палку и не давала ему встать.
Благотворное воздействие миссис Проктор не раз бывало необходимо и для того, чтобы защитить Касси от посягательств, которые страшили её больше любых, самых грубых выходок пьяницы: когда она оставалась €дна, мистер Проктор преследовал её самыми гнусными предложениями. Ей удавалось избавиться от него, только пустив в ход угрозы, что она пожалуется миссис Проктор. Но на этом дело не кончилось. Когда Касси решилась наконец осуществить свою угрозу, миссис Проктор выслушала её жалобу, поблагодарила за всё, что она ей сообщила, и сказала, что поговорит с мистером Проктором. В глубине души она, однако, ни на минуту не способна была допустить, чтобы невольница могла обладать хоть искрой той добродетели, которой хвалятся свободные женщины в Виргинии, считая себя единственными её обладательницами. Она не верила словам Касси, не считая возможным, чтобы её служанка в самом деле могла дать отпор приставаниям и домогательствам такого обаятельного мужчины, каким мистер Проктор был в её глазах. Её охватила неистовая ровность, и с тех пор для неё стало особым наслаждением всячески истязать Касси. У миссис Проктор, при всех со достоинствах, была одна маленькая слабость. Это была вредная привычка, которую она привила себе, видимо, в угоду своему супругу: миссис Проктор считала необходимым ежедневно выпивать глоточек виски, что, но её словам, предохраняло от лихорадки. Случалось, что она нечаянно удваивала дозу, и тогда свойственная ей и в обычное время резкость доходила до крайних пределов. В такие минуты она не скупилась на слова и на удары, в которые она вкладывала всю свою ярость. Трудно было сказать, что было страшнее, язык её или кулаки, по когда то и другое соединялось вместе, то вынести их было не под силу даже святому.
