Я указал ему на Касси, стоящую среди других женщин. Глаза её были опущены; должно быть, она задумалась.
Колтер гордился своей памятью и уверял, что никогда не забывает лицо, которое видел хоть раз в жизни. Но разве его память в этом случае могла сравниться с моей? Внимательно приглядевшись к женщине, на которую я ему указывал, он согласился с тем, что я, пожалуй, прав. Всё же, чтобы окончательно убедиться в том, что мы оба не ошибаемся, он подошёл к ней и, окликнув её по имени, напомнил ей об Августе, о тамошней тюрьме для невольников и после короткого разговора пришёл уже к твёрдому заключению, что это — та самая женщина, из-за продажи которой он поссорился с Гуджем, а следовательно, та самая Касси, которую я так долго искал.
Колтер спросил у неё, почему она здесь и назначена ли она к продаже. Касси ответила, что её действительно привели сюда с тем, чтобы продать, но что она свободна и продавать её никто не вправе. Последний её хозяин, некий мистер Кертис, уже много лет тому назад подписал акт об её освобождении, но он умер, и теперь какие-то люди, выдающие себя за его наследников, отправили её на продажу.
Колтер пообещал Касси разобраться в этом спорном деле и помочь ей. Она горячо поблагодарила его, добавив, что у неё было предчувствие, что в последнюю минуту небо пошлёт ей помощь.
Колтер поспешил сообщить мне о положении вещей. Пока мы обсуждали с ним, что сейчас надо предпринять, аукционист закончил распродажу мужчин и занялся группой женщин, в которую входила и Касси.
Первой была выставлена на продажу красивая, хорошо сложенная, опрятно одетая молодая негритянка. Пёстрый платок, повязанный в виде тюрбана вокруг её головы, красиво оттенял её кроткое лицо. Хотя она сама казалась совсем ещё юной, на руках у неё был улыбающийся ребёнок; она нежно его ласкала. Ребёнку было месяцев семь или восемь. Он был очень наряден, и кожа у него была гораздо более светлая, чем у матери.
— Джемайма! — провозгласил аукционист. — Первосортная камеристка. Подними голову, милая моя, чтобы эти джентльмены могли лучше разглядеть тебя. Выросла в одном из лучших домов Виргинии! Отличная швея! — продолжал он, заглядывая в лежащий перед ним листок, в котором был переименован и подробно описан весь его товар. — Возраст — пятнадцать лет! Ручаемся, что крепкая и здоровая во всех отношениях!
— Вы продаёте её вместе с этим чертёнком? — спросил худой косоглазый субъект с жестоким выражением лица.
— Вы ведь знаете, что закон воспрещает поступать иначе, — ответил аукционист, подмигивая ему. — Тот, кто купит девушку, если захочет, имеет право взять себе и ребёнка по обычной цене, то есть по доллару за фунт веса. Цена везде одна. Вам это так же хорошо известно, как мне, старина! Не первый день ведь вы этим делом занимаетесь!
Собравшиеся расхохотались, весело подшучивая над косоглазым. Последний, кстати сказать, даже и не замечал этого. Аукционист знаком пояснил ему, что ребёнок будет продан отдельно от матери, если купивший мать не пожелает приобрести его. Всё стихло. Торги продолжались.
— Только триста долларов! — вопил аукционист. — Только триста долларов за эту отличную камеристку и швею! Выросла и воспитывалась в одном из лучших семейств Виргинии! Никаких пороков! Продаётся только потому, что господа нуждаются в деньгах!
— В этих лучших виргинских семьях так принято, — произнёс чей-то голос. — Они съедают своих негров.
— Полная гарантия! — продолжал аукционист, не обращая внимания ни на того, кто перебил его, ни на смех, вызванный в толпе этим замечанием. — Полная гарантия! Совершенно здорова, крепко сложена, к тому же честная девушка!..
— Честная, да не девушка! — послышался тот же голос, что вызвало новый, ещё более оглушительный взрыв смеха.
— Кто купил мать, может купить и ребёнка по льготной цене, по доллару за фунт! — продолжал аукционист.
— Триста пятьдесят!
— Благодарю вас, сэр! — произнёс он с вежливым поклоном и любезной улыбкой по адресу надбавившего.
— Четыреста пятьдесят? Четыреста пятьдесят!
— Пятьсот!.. Поспешите, джентльмены! У меня сегодня много дела! Пятьсот долларов! Больше никто не набавляет? Пятьсот долларов за первосортную девушку из Виргинии, совсем молоденькую и способную народить ещё кучу детей! Всего-навсего пятьсот долларов! Клянусь честью, джентльмены!.. — аукционист сделал паузу и прижал молоток к груди. — Клянусь честью, клянусь моей честью, — продолжал он с жаром, — этой девушке цена не меньше чем семьсот пятьдесят долларов. Девица молодая, красивая, добронравная, здоровая и крепкая, швея и камеристка, из прекрасного виргинского дома — и всего только за пятьсот долларов! Если так будет продолжаться, господа, придётся отложить торги. Пятьсот долларов — раз! Пятьсот долларов — два! Пятьсот долларов! Продано.
