Но как раз в это мгновение у двери таверны послышались громкие крики и донёсся шум поднявшейся там драки; собравшиеся из-за чего-то поссорились между собой. Драка эта на время отвлекла внимание толпы; около нас оставался только негр, который ходил за водой; он стоял и ждал обещанного вознаграждения. Я обещал ему дать ещё полдоллара, если он наполнит вторую флягу. Он исполнил эту просьбу, и на этот раз моему бедному другу удалось утолить жажду. Напившись, он поблагодарил меня взглядом. Благодарение небесам, что в столь тяжкие минуты я мог оказать ему хоть эту незначительную услугу.
Я понимал, что не в моих силах по-настоящему помочь ему, и всё же не мог преодолеть властного желания сказать ему, кто я. Я знал, что для этого благородного и великодушного сердца сознание, что его старый друг и товарищ свободен, послужит утешением в последние минуты жизни.
Подойдя к нему вплотную, я положил руку ему на плечо.
— Томас, — прошептал я, — узнаёшь ли ты меня? Вспомни Анну, её гибель и то, как ты отомстил. Вспомни управляющего Мартина, которого мы закопали в яму вместе с его ищейкой. Вспомни наше расставание, когда я пошёл на север, а ты повернул на юг. Я — Арчи! Неужели ты не узнаёшь меня?
Как он взглянул на меня, когда я заговорил!.. Как пожирал он меня глазами, пока я продолжал перебирать наши общие воспоминания! Ведь и я тоже очень изменился, — пожалуй, больше, чем он… Но я не успел ещё назвать себя, как он меня узнал. Однако почти в ту же секунду он отвёл взгляд, в котором сразу погасла вспыхнувшая в нём искорка радости, и его лицо снова приняло мрачное и вызывающее выражение. Казалось, этот взгляд говорил его преследователям: «Делайте со мною всё, что хотите. Я готов!..»
Почти одновременно я почувствовал, как чья-то тяжёлая рука легла на моё плечо, и грубый голос, по которому я сразу узнал человека, выбившего флягу из рук Томаса, раздался над самым моим ухом:
— Что за дружеские разговоры с этим проклятым убийцей? Говорю вам, приезжий: вы не выберетесь отсюда раньше, чем будет выяснено, кто вы такой.
Не успел он договорить, как несколько его приятелей ринулись на Томаса и, сняв цепи, которыми он был привязан к прутьям тюремной решётки, поволокли его ко входу в таверну.
Драку, которую я издали наблюдал, затеяли, как мне стало теперь понятно, те, кто успел больше всех выпить; вид мёртвого тела управляющего приводил их с каждой минутой всё в большую ярость. Они требовали немедленного суда и казни Томаса, тогда как остальные считали более целесообразным дождаться прибытия генерала Картера, к которому был отправлен гонец с сообщением о поимке его раба. Эти последние, видимо, опасались, что в случае казни Тома до того, как будет точно установлена его личность, генерал может отказаться от выплаты награды.
Верх одержала группа озверевших пьяниц. И сразу тут же на месте был создан суд; судьями взялись быть трое плантаторов, и Томас, которого сопровождала по пятам орава белых и негров, предстал перед ними. Меня, как лицо явно подозрительное, взяли под стражу, и мне было вполне ясно дано понять, что мной займутся после того, как расправятся с негром.
— Кому ты принадлежишь? — был первый вопрос, заданный пленнику почтенными судьями.
— Я принадлежу господу богу, создавшему всех нас, — спокойно и торжественно ответил Томас.
Этот неожиданный ответ у одних вызвал удивление, у других — взрыв смеха. Хохот усилился, когда один из судей иронически воскликнул:
— Господу богу, сказал ты? А по-моему, так дьяволу! И отправишься ты к нему без задержки, будь спокоен!
На повторный вопрос, кому он принадлежит, Томас твёрдо заявил, что он свободный гражданин. Судья потребовал от подсудимого, чтобы он предъявил документы, удостоверяющие его слова.
Выслушав показания двух свидетелей, судьи признали Томаса виновным в убийстве управляющего и с насмешливой торжественностью спросили его, нет ли у него возражений против того, чтобы к нему применили смертную казнь.
— Делайте что вам угодно, — произнёс обвиняемый, весь исполненный негодования. — Убейте меня или помилуйте — мне это всё равно! Лучшие годы моей жизни я провёл в рабстве. Мою жену на моих глазах засекли насмерть. Когда я вырвался на свободу, вы стали травить меня собаками, стреляли в меня из ваших карабинов, назначили награду за мою голову. Но и я достаточно долго обманывал вас и платил вам вашей же монетой. Белый, убитый сегодня, не первый, кто испытал на себе силу моего удара. Если б у вас хватило смелости напасть на меня в одиночку, если бы вас было двое, трое против меня одного, я бы расправился с вами, как вы того заслуживали! Но дюжина вооружённых люден, верхом на лошадях, да ещё с собаками… Разве может со всем этим сладить несчастный негр, у которого есть только ноги, руки да нож! В своё время я бы справился с вами… Но я уже становлюсь стар. И лучше умереть сейчас, когда во мне есть ещё и сила и смелость, чтобы бросить вам в лицо всё моё презрение — да, всем вам, — чем попасть к вам в лапы, когда я стану уже беспомощным, дряхлым стариком!
