— Говорю тебе, Арчи, этот человек сегодня умрёт!
Перебирая в памяти все подробности смерти его жены, я не мог не признать, что и в самом деле убил её мистер Мартин. Все мои симпатии и тогда и теперь были на стороне Томаса. Убийца находился в его власти. Томас считал, что он обязан покарать его, и я вынужден был признать, что казнь эта будет актом справедливого возмездия.
Тем не менее мысль, что придётся пролить кровь, была для меня нестерпима. А может быть, где-то на дне души ещё притаились остатки рабского страха и постыдного малодушия, которые более сильный духом Томас сумел окончательно в себе преодолеть. Я признавал, что, по справедливости, управляющий должен заплатить за всё жизнью, но в то же время я напомнил Томасу обещание мистера Мартина, который заверял, что простит нас и оградит от наказания, если мы доставим его домой.
Презрительная улыбка заиграла на лице Томаса.
— Ну, разумеется, Арчи, — произнёс он, — простит и оградит! А на следующий же день — сто ударов плетьми, а затем, по всей вероятности, и петля на шею. Нет, не хочу я такого прощения. Нет, Арчи, не нужна мне их милость. Слишком долго я был рабом. Сейчас я вольный человек, и уж если меня возьмут, так пусть берут и жизнь: к тому же верить им нельзя, даже если бы мы этого хотели. Ты знаешь, что нельзя. Они не считают себя обязанными выполнять обещания, данные рабу. Они готовы сейчас обещать всё что угодно, лишь бы мы оказались в их власти. Только их обещания всё равно что гнилая солома. А вот моё обещание — это другое дело. А ведь я говорил тебе, что я это обещал. Да, я дал клятву и теперь в последний раз повторяю тебе: этот человек сегодня умрёт!
В голосе его и во всех его движениях сквозила такая сила и такая решимость, что я ничего не смог с ним поделать. Я перестал отговаривать его и сказал, чтобы он поступал как находит нужным. Он зарядил ружьё, которое отнял у мистера Мартина и всё время не выпускал из рук. Затем он подошёл к управляющему, сидевшему у подножия дерева, к которому мы его привязали.
Мистер Мартин тревожно взглянул на нас и спросил, что мы решили.
— Мы всё решили, — ответил Томас, — мы даём тебе полчаса на то, чтобы приготовиться к смерти. Воспользуйся этим временем: у тебя на душе немало грехов, а жить тебе осталось недолго.
Невозможно описать, какое замешательство и какой ужас отразились на лице управляющего при этих словах. Он не хотел им верить. Сначала он властно приказал нам отвязать его от дерева. Мгновение спустя он попытался засмеяться, делая вид, что принял слова Томаса за шутку. В конце концов он расплакался как ребёнок, умоляя пожалеть его.
— А нас ты когда-нибудь жалел? — спросил Томас. — Мою жену ты пожалел? Ты убил её и теперь заплатишь жизнью за её жизнь.
Мистер Мартин стал клясться, призывая бога в свидетели, что не виновен в смерти Анны. Да, он действительно наказал жену Томаса. Он этого не отрицает. Но он только выполнял свой долг, и никак не может быть, чтобы эти несколько ударов могли послужить причиной её смерти.
— Несколько ударов! — воскликнул Томас. — Благодари бога, что мы не подвергаем тебя такой пытке, какой ты подверг её. Ни слова больше, или ты только увеличишь свои страдания! Исповедуйся в своих преступлениях! Молись! Не трать последних минут жизни на то, чтобы к убийству добавить ещё и ложь!
Эти тяжёлые обвинения совершенно сразили управляющего. Закрыв лицо руками, он сгорбился, съёжился и, склонив голову, на несколько минут погрузился в молчание, которое изредка прерывалось глухими рыданиями. Возможно, что он действительно готовился к смерти. Но жизнь была слишком для него притягательна, чтобы он удержался от новой попытки её спасти. Он видел, что обращаться к Томасу бесполезно, и повернулся ко мне. Он заклинал меня вспомнить, с каким доверием он когда-то относился ко мне и какими милостями он меня одаривал. Он обещал, что выкупит нас обоих и отпустит на свободу, что даст нам всё — всё, что мы только пожелаем, лишь бы мы согласились оставить его в живых.
Слёзы его и жалобы взволновали меня: у меня кружилась голова, я чувствовал такую слабость, такую растерянность, что вынужден был опереться о ствол дерева.