Белый пиджак ; Люди из тени - страница 22

Как я теперь думаю, к тому времени у меня уже сформировалась психологическая зависимость к алкоголю. Я чувствовал себя комфортно, лишь выпив определенную дозу спиртного. Причем, давно миновал период, когда индивидуальное употребление считалось мной чем-то зазорным и постыдным: вот, в коллективе, это нормально! Какая разница, в коллективе или без коллектива; это условность, придуманная самим человеком, чтобы оправдать себя!

Лежа на диване перед черно-белым телевизором, в полном уединении, обложившись дядькиными журналами «Вокруг света», я с удовольствием отпивал крупными глотками из большой кружки сладковатую с кисловатой горчинкой брагу, листал страницы журналов, останавливаясь на интересных статьях. До тех пор, пока в голове не возникало знакомое ощущение приятной затуманенности, а изображение на экране не превращалось в бесформенное голубое пятно.

Один приятель приглашает другого на вечеринку с девушками: «Правда, все они страшненькие. Но выпьешь грамм 150 водки, покажутся красавицами!».

По прибытии на вечеринку приглашенный отзывает товарища в сторонку и сообщает на ухо: «А знаешь! Я, пожалуй, столько не выпью!».

Второй серьезный звонок (первый — это выселение из общежития и исключение из комсомола в конце третьего курса) прозвенел для меня после окончания пятого курса и прохождения двухмесячных офицерских сборов в танковой учебке близ поселка Шали в Чечено-Ингушетии. По возвращении в город постоянной дислокации, то есть, обучения, наш курс должен был сдавать через неделю государственный экзамен по военной подготовке и получить после сдачи военные билеты офицеров запаса медицинской службы Советской армии.

Прибытие на место постоянного расквартирования ознаменовалось бурным банкетом, который начался в известной шашлычной «Арарат», затем продолжился у всех по-разному, а завершился тоже по-разному…

Еще до пробуждения, я всем стылым нутром почувствовал, что нахожусь в очень нехорошем месте. Не решаясь открыть глаза, по звукам и запахам, я все больше укреплялся во мнении, что место это чрезвычайно нехорошее.

Да, это был вытрезвитель! Большая комната, окрашенная отталкивающей грязно-зеленой краской (и где только такую отвратную выпускают?) с характерным казенным колером, с забранными решетками окнами, обитой железом дверью с глазком и с двумя рядами кроватей, на которых под простынями на матрасах были пришиты обыкновенные медицинские клеенки на случай слабости мочевого пузыря кого-либо из клиентуры, со специфическими красноречивыми разводами. Теперь оставалось выяснить, как и, главное, за что я сюда попал? Разрешение этого вопроса не заставило себя долго ждать.

Зычный голос сержанта, вошедшего в палату (не в камеру, а в палату, учреждение — хоть и милицейское, но с гуманным медицинским уклоном) заставил похмельную братву, кряхтя, постанывая и откашливаясь, встать с коек и проследовать в коридор. Здесь всю публику, облаченную в трусы (от семейных, застиранных и обтруханных до крайности или стоящих колом до кокетливых плавок, которые были в явном меньшинстве), разделили на две неравные части. Первым надлежало просто заплатить штраф за ночлег и «услуги» и катиться к чертям собачьим. Меньшая часть по пьянке натворила что-то предосудительное, и ей предстояло теперь еще пройти через горнило суда, который должен был определить степень тяжести содеянного и вынести решение о наказании. Я, к великому огорчению, оказался именно в этой второй, меньшей части. Нам выдали в смерть измятую одежду, засунутую на ночь в полотняные мешки, и стали оформлять бумаги для предстоящего суда.

Вам известен способ превращения человека в бесправное, пугливое существо со всеми имеющимися в природе комплексами неполноценности? Достаточно не дать ему утром побриться, почистить зубы, чтобы уничтожить зловонное, как логово стервятника, дыхание, облачить в одежду «а ля клошар»[2], отобрать документы, и результат достигнут.

Наконец, я все же выяснил причину, по которой мне выпал удел наверняка быть осужденным за мелкое хулиганство. Раздутый от важности возложенной на него ответственной миссии, источающий крайнюю брезгливость и презрение по отношению к «клиентам отрезвительного заведения», буквально сочившиеся вместе с потом и жиром из его пор, толстопузый лейтенантик примерно моего возраста зачитал протокол, согласно которому, вчера, около полуночи, я, находясь в состоянии алкогольного опьянения сильной степени, имел наглость справить малую нужду непосредственно на угол РОВД Кировского района. Был ли это фасад или задняя часть учреждения, в протоколе не уточнялось. Но то, что место не оказалось центральным входом, хоть в малой мере служило слабым утешением и не грозило самой радикальной расправой. Конечно, ужасно стыдно и недостойно помочиться на стенку милицейского участка или отдела, поэтому пузатый не по годам лейтенантик воспринял дерзостный факт не только как проявление крайнего неуважения к власти, но и как личное оскорбление. Со злорадной мстительностью в голосе он предположил, что меньше чем 10–15 суток за такое правонарушение суд мне не определит: «А еще студент-медик! Хотя, может быть, уже бывший!?»