– Поддерживаю, ваше величество, хотя, к моему глубокому сожалению, я давно посвящен в курс дела. Согласно все тем же, как вы изволили выразиться, проклятым законам, которые написал для нас Печальный король.
– Я чувствую – это не единственный сюрприз, который ждет нас сегодня, – криво улыбнулся начальник Сумеречной канцелярии.
Генерал Де Геррен тоскливым взглядом проводил прелестную девицу в розовом платье с пышным подолом, из-под которого кокетливо выглядывала крохотная туфелька, усыпанная перлами. Ножка, обутая в эту туфельку, многое обещала ценителю изящных форм.
У серовато-голубой ониксовой колонны, окруженный стайкой женщин, каждая из которых ничуть не уступала прелестнице в розовом, заразительно хохотал высоченный и тощий как жердь молодой массилиец с золотыми волосами. Его мозолистая рука, на которой драгоценные перстни смотрелись не более уместно, чем ботинки из бордовой кожи на позолоченных каблуках – на его мускулистых ногах, свободно, по-хозяйски лежала на талии одной из дам. Если это кого и огорчало, то только супруга означенной дамы, ибо сама она никаких признаков неудовольствия не проявляла.
На щеке массилийца багровел едва заживший шрам, и, когда он напоминал о себе внезапной болью, правый угол его рта непроизвольно дергался. Но глаза, голубые, как путеводная звезда всех моряков Шанашайда, искрились весельем.
– Завидую Вигилиссе, – признался Де Геррен, с трудом отводя от него взгляд. – Вот кто умеет любить, пить и веселиться.
– Наш отважный флотоводец поднимет тост даже за конец света, – признал Хиттинг. – Счастливая способность находить радость во всем.
– Нам всем ее весьма не хватает, – грустно улыбнулся падре Берголомо и придержал за рукав человека, наполняющего ему кубок. – Голубчику принесите еще подносик с воздушным кремом…
– Великий логофет снова проявил мудрость и дальновидность, – сказал мавайен. – Вам следует запастись терпением и чем-нибудь посущественнее, чтобы питать это терпение, ибо говорить я буду долго, обстоятельно, а потому нудно. Кстати, Риардон, сделай милость – пошли кого-нибудь к комтессе Аффридии. Пускай ей скажут, что я непременно исполню обещанное, как только расправлюсь с делами.
Он поискал что-то взглядом, затем выдернул три алых цветка из гирлянды, украшавшей праздничный стол, добавил к ним несколько белых, отрезал кинжалом кусок красно-белой ленты, перевязал импровизированный букет сложным узлом и вручил его склонившемуся перед ним ордофангу.
– Вот, – сказал он. – Прояви красноречие, убеди даму, что я в отчаянии. Сможешь – замени меня сам. Словом, не подведи.
Король несколько раз кивнул головой в такт мелодии, которую играли лютнисты.
– Вот теперь я точно вижу, что ночь впереди длинная.
* * *
«Длинная сегодня будет ночь», – подумала Лорна.
Привычно и быстро осмотрела свое хозяйство: посуды должно хватить, даже если подвыпившие посетители разобьют десяток-другой глиняных кружек. Но лучше не рисковать, и она крикнула пробегавшему мимо слуге:
– Подавай вино в оловянных стаканах.
– Все вышли! – прокричал в ответ слуга.
В праздничную ночь в «Выпивохе» было людно, весело, а потому очень шумно. Но Лорне это даже нравилось. Пускай и придется пробыть на ногах до самого рассвета, и всего несколько часов останется на недолгий сон, а потом в двери начнут ломиться новые посетители – и так три дня подряд, пока город не утихнет и не оцепенеет, приходя в себя после торжеств; но так все же лучше, чем маяться в скомканной постели одинокими и бессонными ночами, которые кажутся вдвое длиннее, если ты ждешь, и втрое – если ты плачешь от боли и тоски.
Огромное счастье, когда есть из-за кого плакать, и она не поменялась бы ни с кем своей странной судьбой, но в последнее время Лорна все чаще вспоминала растерянного и взволнованного Папу Дью, который с удивительной точностью предсказал ей будущее, в этой самой каморке, среди полок с домашней утварью.
Каково тебе в небесном царстве Пантократора, милый, добрый Папа Дью? Видишь ли ты меня оттуда? Сердишься ли на свою непутевую дочь, которая не послушалась твоего мудрого совета и навсегда отдала свое сердце красавцу гермагору всего лишь за одну солнечную улыбку, – а он не вернулся из боя. И сердце ее не вернул.
