В отличие от времени полета к Россу, сейчас капитанская рубка была заполнена полностью. За каждым пультом сидели сосредоточенные офицеры, все до единого — моложе тридцати. Император, как и остальные капитаны имперских крейсеров, подбирал команду под себя. Молодые офицеры-монархисты из кожи вон лезли, чтобы добиться чести служить на крейсере, которым командует лично его величество. Алексей понятия не имел, как подбирать подходящих, поэтому пришлось доверить это искину. Тот не подвел, проверяя кандидатов какими-то своими загадочными способами. И если он говорил, что тот или иной способен стать комендором или тактическим офицером, то они действительно являлись подходящими для этих должностей и выполняли свои обязанности на "ять".
Единственными, кто не слишком уютно чувствовал себя в обществе россов, были земляне. Алексей нашел взглядом настороженно поблескивавшего стеклышками очков Михаила Фельдмана и вздохнул про себя. Тот стал уже неплохим навигатором, но его неуверенность в себе и фанатичная вера в коммунистические идеалы заставляли других офицеров держаться поодаль. Проповеди Фельдмана далеко не у всех находили понимание. Сергей Перков, главный пилот, наоборот, стал любимцем экипажа за открытый характер и искрометное чувство юмора. Только и ему было неуютно — Алексей, знающий Сережку, как облупленного, видел это. Ашот Каспарян ни с кем не сходился близко, кроме Умара ос Хро-Грара. Он тосковал по потеряной родине, очень сильно тосковал. Мыколы Шелуденко сейчас в рубке не было — он находился в инженерном отделении, где в данный момент вовсю чехвостил группу инженеров, сделавших что-то неправильно. Иван Мурянин, как сыч, засел у себя в интендантской, с ворчанием встречая каждого, принесшего накладную на получение чего-либо — всегда отличался крайней прижимистостью. Многие жаловались капитану на начальника службы быта — на каждую мелочь он требовал документы. Правда, поступал так только в небоевых условиях. В боевых же необходимое поступало на все посты своевременно. Оставался Виктор, но он — особая статья. Сейчас канцлер сидел рядом с императором на месте помощника капитана, коим и являлся согласно штатному расписанию.
— Как думаешь, вытянем? — Алексей наклонился к уху Виктора.
— Насколько я знаю из истории, россы эту войну выиграли, — почти неслышно ответил тот, — но были какие-то серьезные неприятности. Увы, не помню, какие. Пытался вспомнить, не смог.
— Ладно, будем действовать по ситуации, — вздохнул император. — Только мне не по себе…
— Знаю, — сочувственно посмотрел на него канцлер. — Самому не лучше. Главное, чтобы они этого не заметили, — он незаметно показал глазами на искоса посматривающих на них офицеров.
— Это да, — согласился Алексей. — Черт, насколько было проще на войне…
— А то! — усмехнулся Виктор.
— Ладно, за дело.
Император встал, обвел взглядом людей в рубке, выпрямился и приказал искину:
— Громкую связь со всеми кораблями флота!
Подождал, пока связь установится, и заговорил:
— Россы, братья мои! За нашими спинами наш дом! Наши родители, жены и дети! Если мы не защитим их, то кто защитит? Мы должны выстоять, чтобы они жили!
Слова императора тяжело падали на завороженно слушающих людей. Он не говорил ничего необычного, не призывал защитить монархию или его самого. Нет, он звал защитить оставшихся на россе женщин, детей и стариков. Офицеры флота не раз видели старые хроники, поэтому не ждали от карханцев ничего хорошего, знали, что те творят на захваченных планетах. Поэтому посеянные его величеством семена упали на благодатную почву.
— Они пришли в наш дом, чтобы заставить нас жить так, как хотят они, отказывая нам в праве выбирать свой путь самим! — в голосе императора звучал холодный гнев. — Мы их сюда не звали! Они забыли простую истину: кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет! Наше дело правое! Победа будет за нами! Я верю в вас, братья мои!
Офицеры, как один, вскочили и отдали честь. То же самое происходило на всех кораблях флота. В командной рубке своего флагмана улыбнулся адмирал Шемич — император нашел слова, способные достучаться к сердцу каждого, кому не безразлична родная страна. Потому нашел, что ему самому она небезразлична.
