Лев Абалкин сделал движение и вдруг сразу оказался возле стола. Без сомнения, это был настоящий прогрессор новой школы, профессионал, да еще из лучших, наверное, - мне приходилось прилагать изрядные усилия, чтобы удерживать его в своем темпе восприятия.
- Вы - Рудольф Сикорски, начальник комиссии по контактам, - произнес он тихим, удивительно бесцветным голосом.
- Да, - отозвался Экселенц, радушно улыбаясь. - А почему так официально? Садитесь, Лева…
- Я буду говорить стоя, - сказал Лев Абалкин.
- Бросьте, Лева, что за церемонии? Садитесь, прошу вас. Нам предстоит долгий разговор, не правда ли?
- Нет, не правда, - сказал Абалкин. На меня он даже не взглянул. - У нас не будет долгого разговора. Я не хочу с вами разговаривать.
Экселенц был потрясен.
- Как это - не хотите? - вопросил он. - Вы, дорогой, на службе, вы обязаны отчетом. Мы до сих пор не знаем, что случилось с Тристаном… Как это - не хотите?
- Я - один из "тринадцати"?
- Этот Бромберг… - проговорил Экселенц с досадой. Да, Лева. К сожалению, вы - один из "тринадцати".
- Мне запрещено находиться на Земле? И я всю жизнь должен оставаться под надзором?
- Да, Лева. Это так.
Абалкин великолепно владел собой. Лицо его было совершенно неподвижно, и глаза были полузакрыты, словно он дремал стоя. Но я-то чувствовал, что перед нами человек в последнем градусе бешенства.
- Так вот, я пришел сюда сказать, - произнес Абалкин все тем же тихим бесцветным голосом, - что вы поступили с нами глупо и гнусно. Вы исковеркали мою жизнь и в результате ничего не добились. Я - на Земле и более не намерен Землю покидать. Прошу вас иметь в виду, что и надзора вашего я больше не потерплю и избавляться от него буду беспощадно.
- Как от Тристана? - небрежно спросил Экселенц.
Абалкин, казалось, не слыхал этой реплики.
- Я вас предупредил, - сказал он, - теперь пеняйте на себя. Я намерен теперь жить по-своему и прошу больше не вмешиваться в мою жизнь.
- Хорошо. Не будем вмешиваться. Но скажите мне, Лев, разве вам не нравилась ваша работа?
- Теперь я сам буду выбирать себе работу.
- Очень хорошо. Великолепно. А в свободное от работы время пораскиньте, пожалуйста, мозгами и попробуйте представить себя на нашем месте. Как бы вы поступили с "подкидышами"?
Что-то вроде усмешки промелькнуло на лице Абалкина.
- Здесь нет материала для размышлений, - сказал он, здесь все очевидно. Надо было мне все рассказать, сделать меня своим сознательным союзником…
- А вы бы через пару месяцев покончили с собой? Страшно ведь, Лева, ощущать себя угрозой для человечества, это не всякий выдержит…
- Чепуха. Это все бредни наших психологов. Я - землянин! Когда я узнал, что мне запрещено жить на Земле, я чуть не спятил! Только андроидам запрещено жить на Земле. Я мотался, как сумасшедший, - искал доказательств, что я не андроид, что у меня было детство, что я работал с голованами… Вы боялись свести меня с ума? Ну, так это вам почти удалось!
- А кто сказал, что вам запрещено жить на Земле?
- А что - это неправда? - осведомился Абалкин. - Может быть, мне разрешено жить на Земле?
- Теперь - не знаю… Наверное, да. Но посудите сами, Лева! На всем Саракше только один Тристан знал, что вы не должны возвращаться на Землю. А он вам этого сказать не мог… Или все-таки сказал?
Абалкин молчал. Лицо его по-прежнему оставалось неподвижным, но на матово-бледных щеках проступили серые пятна, словно следы старых лишаев, - он сделался похож на пандейского дервиша.
- Ну, хорошо, - сказал, подождав, Экселенц. Он демонстративно разглядывал свои ногти. - Пусть Тристан вам это все-таки рассказал. Не понимаю, почему он это сделал, но пусть. Тогда почему он не рассказал вам остального? Почему он не рассказал вам, что вы - "подкидыш"? Почему не объяснил причин запрета? Ведь были же причины, и весьма существенные, что бы вы об этом не думали…
Медленная судорога прошла по серому лицу Абалкина, и оно вдруг потеряло твердость и словно бы обвисло - рот полуоткрылся, и широко раскрылись, как бы в удивлении, глаза, и я впервые услыхал его дыхание.
- Я не хочу об этом говорить… - громко и хрипло произнес он.
