Продолжим. Август 1920 – го. Угол Wall Street and J.P. Morgan building. Анархист Марио Буда приводит в действие адскую машину и 100 паундов динамита вкупе с 500 паундами cast iron slugs взлетают в воздух оставляя на мокром от крови асфальте 39 растерзаных до неузнаваемости ошметков тел не считая сотен раненых и покалеченых. На месте этом даже мемориальной доски нет. И правильно, что нет. Нечего народ воспоминаниями баламутить. Дурной пример подавать. Вот ясейчас стою на нем. А ну начни спрашивать – переспрашивать про это да и другие, не менее знаково – кровавые события, коими богата история Америки – какими глазами широко открытыми были бы ответы эти. В те годы взрывы гремели по всей стране, Чикаго, Лос – Анджелесе, Детройте… В тридцатые в фешенебельные рестораны врывались утратившие человеческий облик существа с характерным блеском в глазах и решали на месте первого под руку попавшегося упитаного. Много мы про них слыхивали? Вот написал, и вспомнил. Кого спрашивается, вспомнил? Себя самого, вот кого! Что у меня там в глазах блестело и блестело ли вообще сказать не могу – в зеркало не заглядывал. Но что стоял, и не раз, примеряясь да решаясь напротив ихнего Кремля, Дома Белого, Casa Rosada – так это факт лично мой исторический. Доведеный до отчаяния человек – человек страшный, и что ему в голову бабахнет в момент следующий даже он сам пердставить не в состоянии. До чего, далеко насколько? зайти может псевдочеловек такой? А ведь вспомнить достаточно, что французскую, что российские, что прочие без счета революции… мало всё им, упырям, неужели даже страх не держит, самосохранения инстинкт? Вспоминаю себя тогдашнего и ко мне страх возвращается. И не только за себя.
Мир никогда не отойдет от ужаса на что перевели фамилию царскую. Не особо задумываясь над тем, что приговор смертный семейству своему горячо любимому самодержец подписал самолично и собственоручно. Неоднократно причем. На Ходынке, площади Дворцовой, в августе 14 – го… Или может полагает кто, что кровь невинно убиеных детишек любопытных, которых срезали с веток словно пташек пулеметными очередями чтобы затем дорубать шашками наголо не взывае к мести, к мщению!, наконец! И не в этом, ли, как и во многом другом, кроется дальнейшая трагедия расказаченого казачества. Кровь на кровь, зверство за зверство! А иначе как? Хотели что? С пор тех, изменилось что? Изменилось, вестимо, в сторону многократ худшую.
«Bloodrunsred, notblue…», льется кровь чёрная, не голубая… В окопах Первой мировой светлейшие князья кормили вшей наряду с потомками бывших крепостных, светлейшие княгини омывали в прифронтовых госпиталях гноящиеся раны. Во Вторую не только дети членов Политбюро, но и отпрыски старейших аристократических родов складывали головы свои на бесчисленных полях сражений. Далее – прочерк. Не найдете среди афганского, чечнского пушечного мяса наследников великокняжеских титулов даже райкомовского звена, так же как в афганских, иракских горах да пустынях представителей хотя бы какого круга вашингтонского истеблишмента. «Ни один из самых громоголосых ястребов ратующих за войну до победного конца не демонстрирует ни малейшего желания посылать в Ирак своих сыновей или дочерей» – это они сами о себе. Чем цель выше да благороднее – тем дальше собственная шкура авторов от практической реализации затеяного, предоставляя это почетное право черной кости с рабочих окраин.
От нас снова ждут, да что там ждут – требуют! Жертвенности. Опять – жертвенности! Как всегда на неопределеное время. Безо всякой войны, посреди неба мирного, но – в раз который – жертвенности! «Я уверен, наихудшее позади, необходимо приложить усилия для скорейшего восстановления экономики». Тот самый Гувер, 1930 – ый год. «Еще ни разу со времени моей инагурации в марте 1933 – го я не чувствовал такой атмосферы возрождения экономики». Тот самый Рузвельт, 1935 – ый. Впереди дальнейший спад производства и дальнейший рост безработицы. И не полыхни война, далеко не факт, что Рузвельт вошел бы в историю тем самым Рузвельтом. «Через три года я буду властелином всего мира…», похвалялся маленикий корсиканец генералу Вреде, умолявшего ума лишеного раз и навсегда позабыть о России. Вождь мирового проллетариата с его детской мечтой утопией (хотя тут я согласный буду!) с туалетами из чистого золота, блаженнейший Микита с кукурузой чуть ли не на Полюсе Северном и отдельно взятом коммунизме. И все вставали как один. И все барабанили в ладоши! Бурные, продолжительные апплодисменты, переходящие в овации, все встают… Как можно, будучи при памяти своей, верить в такое? Хотя на копейку разумеючи природу человеческую? Первое, за что принялся чуть ли не пол века тому Линдон Джонсон, так это за борьбу с бедностью. Которая за время это стала еще беднее. То, что задумывалось как деяние разовое растянулось на десятилетия. Пол сотни миллионов с протянутой за подачкой – подаянием, рукой. Непостижимо!
