— «...У врат Закона стоит привратник. И приходит к привратнику поселянин и просит пропустить его к Закону. Но привратник говорит, что в настоящую минуту он пропустить его не может. И подумал проситель и вновь спрашивает, может ли он войти туда впоследствии? «Возможно, — отвечает привратник, — но сейчас войти нельзя». Однако врата Закона, как всегда, открыты, а привратник стоит в стороне, и проситель, наклонившись, старается заглянуть в недра Закона. Увидев это, привратник смеется и говорит: «Если тебе так не терпится — попытайся войти, не слушай моего запрета. Но знай: могущество мое велико. А ведь я только самый ничтожный из стражей. Там, от покоя к покою, стоят привратники, один могущественнее другого. Уже третий из них внушал мне невыносимый страх...»[36]
Бланка не сразу смогла обнаружить, откуда доносится этот голос. В вечерних сумерках ей казалось, что в храме тысячи ниш и поворотов, что она попала в бесконечный лабиринт углов и боковых часовен и часовенок. Она шарила глазами по их таинственным укромным уголкам, надеясь его там найти, а вместо этого с испугом обнаруживала причудливые, страдальческие фигуры святых, которые символизировали собой скорее смерть, тоску, жалость, нежели жизнь. Храм казался совершенно пустым, и тем таинственней был этот голос, который неустанно, как крик ночной птицы, манил ее и сопровождал:
— «...Не ожидал таких препон поселянин, ведь доступ к Закону должен быть открыт для всех в любой час, подумал он; но тут же он пристальнее взглянул на привратника, на его тяжелую шубу, на острый горбатый нос, на длинную жидкую черную монгольскую бороду и решил, что лучше подождать, пока не разрешат войти...»[37]
Наконец она обнаружила место, откуда доносился этот голос. Оно находилось почти у алтаря, на церковной кафедре возле толстой колонны, за которой она скорее предположила, чем увидела, какую-то темную фигуру, которая там при свете маленькой электрической лампочки вслух читала книгу:
— «...Привратник подал ему скамеечку и позволил присесть в стороне, у входа. И сидит он там день за днем и год за годом. Непрестанно добивается он, чтобы его впустили, и докучает привратнику этими просьбами...»[38]
В эту минуту голос замолк, и лицо мужчины на кафедре исказилось испугом. Это был священник из Планице, и Бланка догадалась о причине его испуга. Испугала его она сама, остановившись прямо перед ним и смотря на него снизу вверх своими большими удивленными глазами. Она сказала:
— Я хотела бы с вами поговорить, ваше преподобие!
Они сели друг против друга в холодной ризнице, и только теперь вблизи Бланка увидела, как стар и дряхл планицкий священник. Он уже немного оправился от испуга, но все еще был очень взволнован этой неожиданной для него встречей. Бланка тоже волновалась. Она с трудом подбирала слова, хотя весь день обдумывала, что скажет ему. Наконец священник спросил:
— Зачем ты пришла, дочь моя? Что тебе нужно от меня?
Сдавленным голосом Бланка проговорила:
— Только что вы говорили там, на кафедре, о законе и справедливости.
Священник, поколебавшись, признался:
— Я изучал один текст. И изучал на месте, которое мне ближе всего.
Поборов робость и нерешительность, Бланка отважилась сказать о своем деле:
— Я как раз пришла просить вас об этой справедливости!
— По отношению к кому?
— К моему мужу!
Священник, помолчав некоторое время, спросил:
— Кто твой муж, дочь моя?
— Майор Ян Земан.
Священник зашевелил губами и тихо произнес:
— Боже всемогущий!
Бланка горячо заговорила, глядя ему в лицо:
— Возможно, что с вами поступили несправедливо, ваше преподобие, но вы не имеете права мстить за это невинному, поступать несправедливо с другим честным человеком. А Гонза честный. Он никогда в жизни сознательно никому не причинил вреда!
Священник молчал и молился. Однако Бланка не сдавалась и настаивала на своем:
— Вы были свидетелем, когда много лет назад убили моего первого мужа. Неужели вы можете спокойно смотреть, как будут уничтожать моего второго мужа?!
Священник тихо запричитал:
— Боже милосердный, ты знаешь, что я этого не хотел! Я уже старый, усталый человек. Я хотел дожить остаток жизни в покое, в молитвах за свои грехи просить прощения... Но они меня к этому склонили...
