За этим занятием его и застала Шурочка. Она открыла дверь ключами, которые были у нее, и тихо вошла в комнату. Леонидов обрадовался. Он попросил Шурочку раздеться и проходить, но она с озабоченным видом заявила, что очень спешит, взяла принадлежащие ей мелкие вещички, положила на стол ключи и направилась к выходу. Искренние уговоры Леонидова повременить не возымели действия. Шурочка пожелала Леонидову доброго здоровья и открыла входную дверь. Здесь она и встретилась лицом к лицу с Лизой. Посмотрев друг на друга, они не обмолвились ни одним словом и расстались тут же, в дверях.
Лиза повесила модную белую сумку в передней, прошла в комнату и села в кресло против Леонидова.
— Я не помешала? — спросила она и, когда Леонидов ответил: «Отнюдь», — закурила сигарету и долгим, обволакивающим взглядом посмотрела на него. — Вижу, ты по-прежнему пользуешься успехом..
— Такова участь одиноких мужчин.
— Это даже радует, — по-доброму улыбнулась Лиза. — Значит, дело пошло на поправку. Будем думать, что у тебя все же не было инфаркта. Ведь врачи сами говорят надвое: или микроинфаркт, или острый приступ стенокардии. Беречь себя, конечно, надо. Главное — меньше волноваться. — Она пригасила сигарету, посидела немного, сосредоточив взгляд на листе настольного календаря, где рукой Леонидова было написано два слова — «Прием фильма», — и продолжила: — В первую очередь тебе надо позаботиться об устройстве быта. Нельзя быть одновременно и домохозяйкой, и драматургом, и актером. Ты ни о чем не должен думать, кроме работы.
— При моей работе, как ты понимаешь, не думать невозможно. Что же касается домработницы, то содержать ее в настоящее время у меня просто кишка тонка.
— Но ведь все это могу делать я. Мы же с тобой старые друзья. Притом ты знаешь мое отношение к тебе. Кроме радости, все эти заботы по дому мне ровным счетом ничего не составят. — Она встала, подошла к Леонидову и ласково поворошила его волосы. — Ну, мой милый! Не создавай себе лишних проблем. Я же твоя женщина, и никто никогда не будет относиться к тебе более преданно.
Леонидов тоже встал, прошелся по комнате, снова приблизился к столу.
— Кто может сказать, — заговорил он, и Лиза заметила, как его взгляд прошелся по фотографии, запечатлевшей неведомые ей Белые камни, — какая чья женщина? Или кто чей мужчина…
— Ну да, — оборвала его Лиза, — можно подумать, что женщины тебе стали вообще не нужны. Я понимаю, ты можешь обойтись и без них. И обходишься. Но зачем же обрекать себя на одиночество! Тебя просто-напросто ничто не интересует, кроме твоей работы. Но, признайся честно, это не совсем так. Ты слишком замкнулся, однако это не значит, что в глубине твоей души не теплится огонек любви. Я-то знаю, ты без нее не сможешь прожить ни одного дня. Ты любишь, я это чувствую. Но кого?..
— Друг Лиза, поговорим лучше о чем-нибудь веселом! Кстати, ты будешь на обсуждении фильма?
— Непременно, но тебе ехать туда не советую. Главное для тебя сейчас — покой. Тем более предварительные мнения о фильме благоприятные, так что можно себе заранее представить, как все это пройдет. Что же касается веселого, то оно есть. Горшкович вернулся к твоему сценарию, и его мнение изменилось к лучшему. Насколько я знаю, с тобой собираются заключить договор.
— Боже мой — Горшкович! Его мнение! Да он ничего не смыслит в кинематографе, и его мнение интересует меня меньше всего! А на обсуждение я поеду. Я просто обязан там быть.
— И опять влезешь в спор, навредишь здоровью, осложнишь прохождение своего сценария. — Лиза нервно вращала тонкими пальцами пачку сигарет, подбирая слова, которые могли бы убедить Леонидова. — По-моему, после всего, что произошло, тебе надо сосредоточиться на романе, вести размеренный образ жизни и ограждать себя от всяких ненужных волнений. Пойми, что поступать иначе просто неразумно.
— Ты права, — сказал он, отметив про себя, как на красивом, ярком лице Лизы проступила искренняя озабоченность. — Мне действительно надо бы сосредоточиться на романе и вести размеренный образ жизни. Но не могу согласиться с тем, что говорить правду в глаза — неразумно. Не буду говорить я, не будет говорить второй, третий, и может получиться, что ее не скажет никто.
