Навстречу шла физиотерапевт Клавдия Сергеевна. Она очень походила на гусыню: маленькая стриженая голова повязана белой косынкой, голос низкий, хрипловатый. С первого же дня учебы она почему-то невзлюбила Гульшагиду. Вот и сейчас не удержалась, чтобы не уколоть.
— Дорогая, — сказала она, остановившись, — тебе что, совсем уж нечего делать? Что ни встреча — все разгуливаешь по коридору да выставляешь себя напоказ. Шла бы в актрисы, коли так. Больница требует скромности и работы.
Несправедливая, мелочная придирка до глубины души обидела Гульшагиду. Она хотела ответить резко, но сдержалась. Ей было так больно, что, только наплакавшись в укромном уголке, кое-как успокоилась.
Вера Павловна сразу заметила, что подруга чем-то расстроена. Пришлось рассказать о незаслуженной обиде.
— Не обращай внимания на эту гусыню, — успокаивала Вера Павловна. — Этой старой деве так и не удалось выйти замуж. Вот она к злится на молоденьких и красивых женщин… Поговорим лучше о деле… Я принесла тебе истории болезней из четвертой палаты. Туда положили еще одного сердечника. Кажется, писателя. У него инфаркт миокарда.
Гульшагида быстро просмотрела больничные документы. Если не считать новичка, в четвертой палате все по-старому. Из сердечников там лежат уже знакомые ей актер Николай Максимович Любимов и конструктор Андрей Андреевич Балашов. Это были «ее» больные.
— Писатель тоже будет «нашим», — улыбнулась Вера Павловна и добавила: — Часто ходить в театр и читать книги некогда, так хоть на писателя и актера посмотрим.
Врачи, приехавшие на курсы усовершенствования, под руководством ассистентов вели наблюдение над прикрепленными к ним больными и в конце практики каждый должен был выступить с научным докладом на конференции. Тема Гульшагиды связана с сердечно-сосудистыми заболеваниями, ей выделили больных с аналогичным диагнозом. Уже при ней трое выписались из палаты домой. У Любимова и Балашова тоже миновали критические дни. Работы у Гульшагиды значительно убавилось. Но вот прибыл новенький.
Четвертая палата была самой крайней, и ее в шутку называли «Сахалином». Гульшагида поздоровалась с больными и сразу же прошла к койке новичка — Хайдара Зиннурова. Его привезли ночью в очень тяжелом состоянии. Он стонал и метался, хватал воздух раскрытым ртом, на вопросы не отвечал, руки и ноги холодные, пульс не прощупывался. По словам жены, приступ у Зиннурова начался внезапно в десять вечера. Острые боли вспыхнули в области грудной клетки и не стихли после приема нитроглицерина. В больнице ему сделали уколы морфия, атропина и кардиамина, дали кислородную подушку. У больного появился легкий румянец, одышка уменьшилась, обозначился, хоть и слабый, пульс. Лишь после этого его на носилках подняли наверх, в четвертую палату.
Сейчас Зиннурову опять стало хуже. Гульшагида распорядилась снова дать кислород, вызвала сестру, та сделала повторный кардиаминовый укол. Дыхание у больного стало ровнее, он открыл глаза. Гульшагида склонилась над ним.
— Где болит, Хайдар-абы? — Она читала книги Зиннурова, и ей приятно было назвать его по имени.
Зиннуров показал на горло:
— Душит…
Голос у него очень слабый. Гульшагида выслушала сердце. Из-за клокочущего дыхания' тоны различались плохо.
Явилась встревоженная Магира-ханум — лечащий врач. Проверила пульс больного, укоризненно улыбнулась, словно хотела сказать: «Ну разве можно так?» Осторожно погладила бледную руку Зиннурова.
Магира-ханум — женщина лет сорока пяти, среднего роста, в меру полная. Глаза у нее большие, добрые; пухлые губы всегда сложены в застенчивую улыбку; брови и волосы черные. С больными она разговаривает тихо и ласково, в каждом ее слове чувствуется неподдельная доброта.
Позже, в кабинете врача, Магира-ханум показала Гульшагиде кардиограмму и анализы Зиннурова. Оставалось только принять во внимание первоначальный диагноз: инфаркт миокарда.
Вечером Гульшагида, специально задержавшись в больнице, несколько раз заходила к Зиннурову. Она любила «Сахалин», хотелось думать, что здесь и больных-то нет. Послушаешь смешные рассказы выздоравливающего актера Николая Максимовича Любимова — и готова забыть, что находишься в больничной палате. Но сегодня здесь тягостно. Слышались стоны и прерывистое дыхание Зиннурова. Всякий раз больные вопросительно смотрели на Гульшагиду. Она осторожно садилась у изголовья Зиннурова, проверяла пульс, прикладывала руку к горячему лбу. Молодому врачу хотелось верить, что ее присутствие облегчает страдания больного, вселяет в него бодрость.
