«Ты у меня умница, все понимаешь».
«Что я должна сделать, чтобы не пожалеть о своем выборе?»
«Твой вопрос показывает, что ты боишься, дочка. — Голос словно смягчился улыбкой. — Не думай о себе, о своем выборе, об ответственности, о будущем. Тебе нужно отрешиться от мира, и тогда мир сам сделает выбор».
«Или ты вместо него», — рассмеялась Безымянная.
«Или я, раз ты боишься».
«Ты меня совсем запутал. Я часто не понимаю тебя, но знаю, что если мой выбор окажется неправильным, мне никогда не стать стражем Белогорья. Так?»
Холодный ветер нежно коснулся ее щеки, взъерошил мех капюшона.
«Почему никогда, маленькая синеглазая незабудка? Ты просто станешь вейриэнной гораздо позже. Сегодня — тот редкий момент, когда ты сможешь приблизить свое освобождение от храмового ошейника. Ведь ты из-за него даже не в состоянии быть на солнце, чтобы заниматься с кем-нибудь из моих собратьев в полную силу».
Она вздохнула, потрогала замерзшими пальцами шершавую полоску ошейника, прилипшего к ее коже так плотно, что иногда казалось: он уже навсегда врос в нее, стал ее частью. Ошейник был сделан из кожи змеи ушайды и обладал многими необычными свойствами. Одним из них была способность сжиматься под воздействием солнечного света так сильно, что храмовый раб мог задохнуться.
Мерзкое украшение неота получила после первого и последнего бегства на поверхность в надежде, что там-то синты ее не смогут поймать и она разыщет если не отца, то его товарищей. Увы, пятилетняя девочка не учла, что у подземных жителей тысячелетняя договоренность с риэнами, строго соблюдавшаяся горцами, и лорд Этьер вынужден был вернуть беглянку жрицам.
Но после этого случая с ней впервые заговорил дух ее погибшего на чужбине отца. Так что отчасти цель была достигнута. Оказалось, синты так тщательно скрывали синеглазую полукровку, что вейриэны решили, будто ребенок погиб вместе с матерью.
Безымянная помнила свой восторг и свое горе, когда она поняла, что ее отец все еще не возродился. Ведь сказки синтов утверждали: белые воины воскресают, не успев умереть, потому они непобедимы. Только его поддержка помогла девочке пережить страшное наказание, когда беглянку впервые заперли в змеиной яме.
В пределах храма отец по-прежнему не мог говорить с дочерью. Но это было уже не так страшно, как полное одиночество. Неота полюбила работу в подземных садах за пределами храмовых пещер и даже сама вызывалась чистить логова ушайд. После того как на нее надели ошейник и поселили среди них, змеи лишь играли с девочкой, пропахшей их слизью, но не трогали. И полукровка могла хоть часами слушать отца и впитывать его знания.
Большего пряника, чем обрести свободу, трудно было предложить, и девушка решилась.
«Хорошо, папа. Я согласна. Раз уж я не могу немедленно изменить свою судьбу, то хочу попробовать, каково это — решать судьбы мира. Это звучит гордо, — с брезгливой гримасой произнесла низшая из парий. Пусть отец знает, как она относится к его манипуляциям. — Почти как владеть миром».
«Не возгордись. Это еще не власть над миром, — рассмеялся вейриэн. — Да ее и не существует ни у кого. Это всего лишь ход в бесконечной игре до следующего выбора».
Ветер снова бережно коснулся щеки девушки и вдруг дернул за выбившийся из-под капюшона сияющий локон.
«Эй! — возмутилась неота. — Я хочу знать намного больше. Цель твоей игры я немного уже представляю — вернуть белую королеву против воли горных лордов и даже синтов. Так?»
«И даже против ее воли. Но и это лишь тактический ход. Наша цель как стражей всегда была, есть и будет — безопасность и жизнь Белогорья от начала до конца веков. А для этого надо устранить такое мерзкое явление в Эальре, как Темная страна».
Неота благополучно пропустила почти все высказывание. Устранить Темную страну, словно это камушек под ногой! Нереально. И вместо того чтобы ужаснуться глобальности планов, девушка изумленно выпалила:
«Подожди. Против ее воли? Так королева уже родилась?»
И опять ответом ей было молчание.
Впрочем, неота уже отвлеклась: всходило солнце, а это фееричное зрелище всегда заставляло ее сердце трепетать от восторга. Она даже вскочила с валуна, чтобы ее, подземной жительницы, на крохотную долю мига раньше коснулся свет. И не заметила другого чуда: как ее нога ступила на воздух над обрывом так спокойно, словно под стопой не пропасть оказалась, а каменный язык скалы.
