Он работал для «Современника» с небывалым подъемом и энергией. Но уже над его жизнью собирались тучи. Весной 1817 года принесший столько радости маленький сын умер. Как подействовал этот удар на Белинского, можно судить по его словам, сказанным Тургеневу: «Я не живу, я умираю медленной смертью». К нравственным страданиям прибавились опять физические: туберкулез настолько обострился, что врачи потребовали немедленного отъезда за границу для лечения в модном тогда немецком курорте Зальцбрунн.
В мае месяце Виссарион Григорьевич выехал на пароходе из Кронштадта в Штеттин, а оттуда через Берлин в Зальцбрунн. Путешествие на этот раз тяготило его с самого начала. Разлука с семьей под свежим впечатлением смерти сына была особенно мучительна. Он боялся за дочь, в голову лезли всякие горькие мысли. По приезде в Зальцбрунн он пишет жене: «Начал выкладывать чемодан, а мне вдруг сделалось так грустно, что хоть и плакать. В глазах мерещились все вы, а в ушах все раздавалось: «Висален Глиголич»… Нет, вперед ни за спасение жизни не уеду вдаль от семейства».
В Зальцбрунне больной Белинский получил письмо от Гоголя. Гоголь отвечал на статью Белинского о последней своей книге «Выбранные места из переписки с друзьями», в которой писатель, под влиянием славянофилов, говорил о терпении, послушании и покорности русского народа. Теперь в письме Гоголь упрекал «неистового Виссариона» за резкий тон его статьи о своей книге. Письмо Гоголя оказалось искрой, от которой вспыхнула вся неукротимая страсть боевой натуры Белинского. «Россия, — отвечал он Гоголю, — видит свое спасение не в мистицизме[19], не в аскетизме[20], не в пиетизме[21], а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности… Она представляет собою ужасное зрелище страны, где люди торгуют людьми., не имея на это и того оправдания, каким лукаво пользуются американские плантаторы, утверждая, что негр не человек… И в это-то время великий писатель, который своими дивно-художественными, глубоко-истинными творениями так могущественно содействовал самосознанию России, давши ей возможность взглянуть на самое себя, как будто в зеркале, является с книгою, в которой во имя Христа и церкви учит варвара-помещика наживать от крестьян больше денег, учит их ругать побольше… И это не должно было привести меня в негодование?.. Да если бы вы обнаружили покушение на мою жизнь, и тогда бы я не более возненавидел вас, как за эти позорные строки!»
Это знаменитое «Письмо к Гоголю», «подводившее, — по определению В. И. Ленина, — итог литературной деятельности Белинского, было одним из лучших произведений бесцензурной демократической печати, сохранивших громадное, живое значение и по сию пору» (В. Ленин, Соч., т. XVII, стр. 341, изд. 3-е).
Зальцбрунн мало помог Виссариону Григорьевичу. Он решил уехать в Париж, где мог найти более знающих докторов и лучшие условия для лечения.
Из Германии Белинский уезжал с чувством облегчения. «Что за тупой, за пошлый народ немцы! — признавался он. — У них в жилах течет не кровь, а густой осадок скверного напитка, известного под именем пива, которое они лупят и наяривают без меры… Однажды за столом был у них разговор… Один и говорит: «Я люблю прогресс, но прогресс умеренный, да и в нем больше люблю умеренность, чем прогресс». Когда, Тургенев передал мне слова этого истого немца, я чуть не заплакал, что не знаю по-немецки и не могу сказать ему: «Я люблю суп, сваренный в горшке, но и тут я больше люблю горшок, чем суп». Но всего не перескажешь об этом народе, скроенном из остатков и обрезков».
Париж с первого же взгляда произвел на Виссариона Григорьевича самое лучшее впечатление. В этом городе он застал Герцена с женой, Тургенева, Бакунина и других своих друзей. Все вместе они отправились осматривать город. Тюильрийский дворец с его площадью, обсаженной каштанами, с его террасою, откуда видна площадь Согласия с обелиском и великолепными фонтанами, показались Белинскому чудом, «Шехерезадой», как выразился он сам. Затем Пале-Рояль— огромный четвероугольник залитых огнем роскошных магазинов, а в центре каштановая роща, с большим бассейном, посредине которой бил фонтан струей в форме плакучей березы… Вечер был до того тепел, что так и тянуло стать под эту струю, чтобы освежиться прохладными брызгами.
