Ему становится стыдно, он останавливается: никогда не трусил, не трусить же теперь из-за какой-то нелепости. Кровь прихлынула к лицу, живее побежала по венам. Такое ощущение, словно вены набухли, напряглись; Зе Мигел потирает руки, затем подносит левую к лицу, проводит ею по губам и подбородку. Нужно взять себя в руки. Разглядывает лозы, подходит ближе, трогает листья, припудренные синькой – профилактика от филоксеры, – присел на корточки, любуется огромной гроздью белого винограда, ласково поглаживает ее, ягоды еще зеленоватые. Отрывает одну, жует, во рту горьковато, но спокойствие возвращается к нему, он ощущает его приближение, покуда неуверенное, пробует еще одну виноградинку, более зрелую, делает глубокий вдох, и ему становится легче, он словно выбрался наружу из туннеля, в котором задыхался.
И в этот миг слышится ржание клячи. Зе Мигел вздрагивает.
Эти звуки скребут ему по нервам, он снова теряет самообладание, испытывает потребность бежать, но заставляет себя стоять на месте, что он, одурел или спятил, нельзя поддаваться, какое впечатление произведет он на гостей – слабака, который струсил – отчего, да отчего же, в конце концов?!
Он возвращается во двор, на глазах у всех отшвырнул, корзину от лошадиной морды и вскочил на козлы. Все замолкают. По выражению его лица даже пьяные видят – что-то неладно. Не глядя на друзей, Зе Мигел хватает хлыст, берется за поводья, хлещет кривобокую клячонку, понукает, и вот уже фургон мчится по дороге, огибающей ту часть усадьбы, что поднимается над оврагом, на дне которого находится заброшенный песчаный карьер. Зе Мигел хлещет и хлещет лошадь, взгляд его скользит вдоль хребта ее и между ушами, он видит, как поднялась ее грива, и еще больше натягивает поводья, осыпал ударами тощий круп.
К гулу голосов у себя за спиной он не прислушивается.
Он слышит только собственный разъяренный голос, нет, никогда не знал я страха, никогда; поворот все ближе, клячонка уже мчится галопом, колеса скрипят, перед самым обрывом он натягивает и отпускает поводья, край обрыва все ближе, лошадь валится мордой вниз, он соскакивает назад, но налетает на глинобитную стену и падает.
Время от времени слышится ржание лошади, грохочет фургон, скатываясь вниз по склону; фургон разбит, на дне оврага найдут лишь груду обломков.
Жена Мигела Богача ждет мужа, сидя у окошка в своей комнате; ей страшно.
Она уже знает про историю с лошадью и фургоном, случившуюся в имении; ей рассказала соседка – у дурных вестей ноги длинные.
Городок полнится слухами. Каждый, конечно, толкует новость на свой лад, но все – в худшую сторону, думает Алисе Жилваз, ведь ее мужу все завидуют, три гадалки ей уже говорили это, и не столько из-за того, что он нажил богатство, сколько из-за того, что водит знакомство с важными людьми, с теми, кого величают докторами и сеньорами, слава господу!
Ее уверяли, что Зе нисколько не пострадал, ни царапинки; но она боится самого худшего. Переходит от окна к окну, отодвигает портьеру – справа всякий раз, – пробегает взглядом всю улицу от угла до двери дома, ей уже несколько раз казалось, что он идет, но она ошибалась, принимает за него всех мужчин с таким же, как у него, телосложением. Потом останавливается, сама не своя, проводит холодной ладонью по пылающему лбу.
Во всем теле дрожь – наверное, немного поднялась температypa. А может, дрожь – от предчувствия, что когда-нибудь она останется одна на свете; после смерти сына такие мысли приходят ей в голову. Теперь она боится своего счастья: ей кажется, что она должна будет заплатить за него неизбывными горестями, словно судьба в порыве досады захотела наказать ее зa богатство, напомнить ей о том, что начинала-то она служанкой в доме у сеньора Руя Диого. Там-то и начал за нею ухаживать Зе Мигел, когда приезжал в усадьбу узнать, не надо ли что перевезти – у него как раз появился первый собственный автофургон. Почти двадцать лет прошло с тех пор.
Вначале-то он совсем ей не нравился – уж слишком пронырлив, всем женщинам улыбается, глазки сладкие, разговоры с подковырками, словно с рыбными торговками разговаривает: известно, какие они бесстыжие на язык; сразу видно, что он немало времени с ними хороводился. Но с нею у него номер не пройдет, сказала Алисе Жилваз Зе Мигелу, когда тот хотел силой втащить ее в круг танцующих, дело было на празднике в честь Спасителя, посылающего смерть во благе; Зе Мигел, как видно, считал, что все, кто в юбках ходят, кроткие овечки, из рук едят. Он проглотил ругательство, она по его глазам увидела, что проглотил, повернулся к ней спиной, еще плечами повел, до того неотесанный, и ушел плясать к рыбным торговкам, такой живчик, со всеми в ладу; а вернулся в подпитии и в озорном настроении. И что учудил: купил у одной женщины целый лоток сластей и велел передать его ей, Алисе, но без всяких слов и приветов.
