Никто никого не слышит.
Теперь длинный отрезок точно по прямой. Зе Мигел выжимает из двигателя всю его мощность, сто двадцать, в ушах у него стоит звон, от хмеля скорости у него мутится в голове, он сам себя не помнит, губы кривятся в усмешке, девушка думает, что он улыбается, а может, он и вправду улыбается, кто знает, у него возникает ощущение, что время подвластно ему, что он обращает его себе на пользу, что он распоряжается жизнью и вознесся над нею, вознесся над остальными людьми, сцепление – передача, он хотел бы забыть, куда мчится, но чувство опасности приводит его в волнение, ему хочется пить, во рту пересохло, глаза расширились, выпучились, неотрывно глядят в светящуюся пыль, летящую от включенных на всю мощность фар, встречные машины пусть жмутся к обочине.
– Поймайте меня теперь! Поймайте, если можете! Поймайте! – кричит он.
Девушка в растерянности прижимается к нему.
Поворот уже скоро, он в конце прямого отрезка. И на повороте – белая стена, белая-белая, как та стена в Бадахосе, к которой приникло, как пригвожденное, чье-то тело. Этот кто-то, безымянный, садится между ним и Зулмирой, кто же это? – а может, это сын, тоже возможно, он касается лица Зе Мигела, дотрагивается до плеча, обволакивает звуками знакомого голоса.
Зе Мигел идет на скорости сто шестьдесят, выпрямился на сиденье, окаменел, жмет на газ сильней, еще сильней, в голове мутится от звона, приятно испытывать ощущение, что тебе подвластно и время, и воля других людей, и машина, которая движется так, как ей прикажут твои руки, и слушается только тебя, и покорна, и только ты теперь повелеваешь тем, что произойдет. Руки у Зе Мигела вспотели.
Через миг ночная тьма словно взрывается – возникает белая стена.
Теперь в машине трое, они давние и близкие знакомцы, все тесно прижались друг к другу. Зе Мигел растерян, ему хочется закричать, он отталкивает девушку, хватается за руль обеими руками, руки в поту, болят, жмет на газ, на спидометр смотреть незачем.
Девушка спрашивает:
– Долго еще осталось?
Кто увидел бы ее с дороги, подумал бы, что она дремлет. Волосы упали ей на лицо. Мать в этот миг беседует с кем-то по телефону, говорит полушепотом, нет, сейчас она выйти из дому не может, дочь еще не вернулась, может, завтра под вечер.
Зулмира улыбается, приоткрыв рот, ее тоже опьяняет скорость, и снова повторяет вопрос, на этот раз громче, ей нужно, чтобы он ей ответил, а почему, она сама не знает. Зе Мигел всем телом наваливается на руль. Мир становится бесконечно малым, он всего лишь кокон, и взгляд Зе Мигела молниеносно пронизывает его насквозь, словно взгляд отделился от человека и сам по себе летит по шоссе вперед. Слезы застилают глаза; плакать приятно: слезы гасят угрызения совести, гасят страх, гасят мир, Зе Мигел чувствует себя таким легким, таким легким, – только взгляд, сам по себе, летит во мраке к белой стене.
Зе Мигел жмет и жмет на акселератор, белая стена надвигается на него, машина остановилась, а может быть, и нет, осталось недолго, девчонка! – осталось только несколько мгновений, увидишь, как будет хорошо, белая стена набирает скорость, она как раз на повороте, глаза его округлились, он снимает ногу с акселератора, для чего?! – ему страшно, руки мокры, кричит безголосо, может, выскочить – нет, никак, машину заносит влево, руки, наверное, уже не слушаются его, он примчался сюда, чтобы умереть, но вот какой-то пронзительный звук втягивает его в себя, грохот взрыва рвет его в клочья.
Он летит внутри этого пронзительного звука, словно внутри извилистого туннеля, кто-то кричит снаружи, за стенкой этого кокона, куда его втянуло, – кто же это кричит? – а затем он забывает обо всем, что привело его сюда.
Грохот несется к горизонту по безмятежным полям.
